«Мать». По пьесе М. Равенхилла.
Независимый театральный проект «povod. ovod» на сцене Городского театра.
Режиссер Анастасия Паутова, художник Алена Ромашкина.
Спектакль «Мать» Анастасии Паутовой рожден в любви и условиях вынужденной свободы. Долгое время у режиссера не складывались отношения с театрами: в Москве скандально отменили ее спектакль «Кремулятор», далеко не сразу и у команды «Матери» получилось найти площадку и средства. Анастасия Паутова, имеющая большую фан-базу от мем-проекта llllllll1111llllllllll, решила объявить краудфандинг. За один вечер они собрали нужную сумму, и спустя месяц спектакль вышел в свет. Огромная поддержка всевозможных локальных брендов, обычных зрителей и, главное, многолетне слаженной команды спектакля осуществили, казалось бы, уже какую-то невыполнимую мечту создателей: независимый во всех смыслах этого слова дебют режиссера Паутовой состоялся.

Сцена из спектакля.
Фото — Екатерина Малыгина.
«Мать» — некогда студенческий спектакль. Режиссер, как и актеры спектакля (Даяна Загорская, Артем Злобин, Лиза Калинина), выпускница Л. Б. Эренбурга. Художница, часть семейного коллектива театра-студии Эренбурга, Алена Ромашкина сотрудничает с выпускниками режиссерского курса, на котором учились Анастасия Паутова и Артем Злобин. Она делала курсовую «Елку у Ивановых», работала над спектаклями у режиссера Артема Злобина («Магазин» в НДТ, «Научи меня любить» в Театре на Васильевском и «Кроткая. Монтаж» в ТЮЗе им. А. А. Брянцева), создает пространство будущего спектакля по «Мнимому больному» в НДТ. Спектакль «Мать» — плод работы сплоченной команды, которая сложилась давно — еще со времен студенческой «Елки у Ивановых».
Паутова обратилась к Марку Равенхиллу — британскому драматургу, представителю поколения «in your face», которое в плане острой социальности закономерно сравнивают с «молодыми и рассерженными». Пьесы течения «in your face», в соответствии со временем, жестокие и «грязные», исследуют границы моральных норм, пытаются вывести зрителя из равновесия. «Мать» — одна из шестнадцати частей постмодернистского цикла «Shoot/Get treasure/Repeat», написанного в 2007 году. «Мать», как и весь цикл, задает внятную мысль: государства вмешиваются в течение жизни обычных, угнетенных людей, и Равенхилл агрессивно и яростно убеждает читателя в том, что этому необходимо противостоять, потому что другими средствами существующий миропорядок изменить будет невозможно. Агрессия, жестокость и в чем-то даже обвинение обывателя Британии — грубый, но действенный, ультраправдивый язык драматурга. Истории его героев предельно честные и личные. Он прямо, без сглаживания и смущения, говорит о современности, обнажая грязь человеческого быта.

Д. Загорская (Мать), А. Злобин (Мужчина).
Фото — Екатерина Малыгина.
Набор вводных подогревал интерес к премьере в Городском театре со всех сторон: слаженная команда школы Эренбурга, ярко представившая себя еще в студенческие годы, пьеса Равенхилла и тернистый путь к дебюту молодого режиссера вне студенчества. И спектакль Паутовой ожидание оправдал.
«Мать» — история про одинокую миссис Моррисон, в квартиру которой приходят Мужчина и Женщина — представители военной службы, чтобы сообщить: ее сын, который стал для матери единственным смыслом жизни, погиб на войне. Пьеса строится так, что, по сути, мы наблюдаем в основном монолог Моррисон, который пытаются остановить военные. Очевидно, она понимает цель визита сразу, но всеми возможными способами пытается избежать этого разговора. И дойдя до пика неловкости и злости от действий и фраз Моррисон, Мужчина психует и говорит ей те самые слова. Моррисон смиренно и внешне даже равнодушно их принимает…
Художница Алена Ромашкина, переводя действие в узнаваемые интерьеры, создает стильное пространство базовой квартирки постсоветского мира. Здесь сразу несколько паттернов нашего окраинного/провинциального быта: шторка-дождик; советская стенка цвета охры, облепленная наклейками, заставленная кубками и комнатными растениями, фотографиями сына и, вероятно, его же игрушками, книгами; освещенное тусклым светом люстры-абажура кресло-качалка и «телевизор» (на самом деле лишь бликующие лучи света) перед ним. Пространство четко делится на две части: квартира и подъезд. На входе в квартиру висит металлическая подвеска «музыка ветра», которую актеры будут дергать при перемещении из одной части в другую, и аккуратно постелен коврик с надписью «Welcome», над которым висит подъездный фонарь. Деление пространства, обстановка вполне конкретны, но в то же время весьма условны. И в этом плане работа художника четко следует заданной режиссером концепции: в травмирующем, жестоком мире реальность сливается с ирреальностью, а границы размываются. Все уходит куда-то в надбытовое пространство, в бытийность.

Д. Загорская (Мать), Е. Калинина (Женщина).
Фото — Екатерина Малыгина.
Музыкальное оформление спектакля выполнено Василием Михайловым — солистом группы «Бомба-октябрь». Объемный тревожный эмбиент в сочетании с поп- и реп-треками создает тот самый дискомфортный эффект размытых границ миров, нагнетающий и развивающий внутреннюю скрежещущую боль от потери.
Анастасия Паутова не идет по пути обытовления пьесы. Она движется в другую сторону — режиссер игрово, трагифарсово театрализует материал, чередуя странные реалистичные сцены в квартире миссис Моррисон (Даяна Загорская) и флешбэки и желания героев, выполненные чуть ли не в эстрадной манере. Притом переходы из одного мира в другой плавные: одно пространство становится продолжением другого. Они выполнены в общем выдержанном стиле, но деталями отличаются друг от друга: Мужчина (Артем Злобин) и Женщина (Лиза Калинина) снимают с себя форму госслужащих и остаются в блестящих серебристых костюмах-боди, а Моррисон в золотистом купальнике; свет меняется с комнатного теплого на холодный или цветной — более «эстрадный». Но различие переходов в том, как актеры визуализируют флешбэки/мечты в рамках игрового способа существования: преобразившись, они исполняют то пластические миниатюры, то пародию на сцены из мультиков, то прочитают стишок «не ходите, дети, в Африку гулять», то исполнят незамысловатый танец с несколькими простыми жестами под «Cleanin’ Out My Closet» Eminem, то поставят знакомый каждому инстаграмный знак «sensitive content» и так далее. Обилие приемов-гэгов органично соединяется с психологическим способом существования актерского ансамбля. Таким «прыжком над пьесой» Анастасия Паутова и актеры задают резкую и частую перемену настроения, работающую на противоположностях и контрастах.
Первая же сцена, задающая исходные события — рождение сына, его уход на войну и гибель на ней, — решается яркими театральными приемами. Сосущий грудь матери мальчик надевает маленький костюмчик солдатика (почти такой же наденет позже и Женщина, дублируя мысль о детскости этих внешне суровых военных) и бойко, оставаясь малышом, но уже выплевывая грудное молоко и грызя ружье, испуганно марширует под звуки выстрелов и бомб. Мать заслоняет собой этого малыша, но спасти его, конечно же, возможности нет: мимо пролетает огромный бумажный самолет с бомбой — бенгальским огнем, который через несколько секунд разрывается. Смерть настигает бойца.

А. Злобин (Мужчина), Д. Загорская (Мать).
Фото — Екатерина Малыгина.
Анастасия Паутова выделяет несколько сюжетных пластов, четко прорабатывая вместе с актерами линию каждого героя и их характеры. Тема принятия смерти и встречи с травматичным событием становится многогранной и объемной. Каждый из персонажей, проходя путь от формальной процедуры вручения пачек денег и наград за смерть человека на войне до истерического непринятия происходящего в их жизни сию минуту, оказывается в точке тотального отчаяния и опустошения. Во время взаимодействия друг с другом они находят триггерные точки травматичной реальности. Мужчина-военный, совсем молодой юноша, недавно начавший работать, становится для Моррисон «заменой» собственного сына — он окружается неуместной заботой Матери с самого входа в ее «квартиру», чем естественно, смущается. Он, проходя это испытание гиперзаботой незнакомой женщины, чрезмерно экспрессивно и раздраженно говорит те самые протокольные слова о смерти сына. Моррисон же своим странным, сумасшедшим поведением все действие старается показать, что она сильнее обстоятельств и может избежать этих слов. Это становится театром для двух военных: такой способ запугать и не дать сказать то, что сломает жизнь Матери и превратит ее существование в бессмыслицу. Женщина же, наполненная опытом таких визитов, ведет себя весьма равнодушно, механически. Ей в сущности плевать на то, что последует за известием о смерти, она выпивает много водки, заедает ее пирогом, блюет в кубок и так далее. Но все-таки Моррисон, после долгих мучений, находит ту самую больную точку в жизни Женщины: после совета Матери о необходимости продолжить свой род она заявляет, что на ней «этот мир закончится», истерически бросается ей в ноги и просит прощения.
Центром спектакля логично становится выразительная и заразительная Даяна Загорская в роли миссис Моррисон. Она усердно, экспрессивно-пугающе, каждым своим действием пробивает этих двух служащих — пытается сделать так, чтобы больно было не только тому, кто узнает о смерти сына, но и тому, кто это известие приносит. И у нее это получается: визит в дом матери убитого на войне солдата окажется «смертельным» для каждого участника этого события.

Сцена из спектакля.
Фото — Екатерина Малыгина.
Анастасия Паутова, усиливая эффект трагического принятия смерти, придумывает яркий визуальный образ: картину-портрет маленького сына в костюме короля. Им Моррисон ударит по голове Мужчину и порвет этот портрет. На глазах у зрителя актриса опрыскает лоб Артема Злобина «кровью» — в спектакле нет попытки создать «театральную магию», здесь, наоборот, театр и процесс его создания обнажаются, усиливается эффект существования на границе реального/ирреального. Портрет маленького мальчика придется склеивать цветным пластырем — таким же несколько минут назад Моррисон заклеит заботливо обработанные после удара раны героя Злобина. Картина — единственное вещественное напоминание об убитом сыне. Ее, случайно сметая все, что стоит на стенке, Мать будет стараться повесить в центр этой стенки — мир без любимого сына рушится, его необходимо пересобрать заново: «постелить новый ковер, переклеить обои».
Спектакль начинается и заканчивается одинаково — голосовым сообщением от мамы. Простой, но действенный эмоциональный прием создает непроизвольную рифму с окружающей нас действительностью. В противостоянии жестокого мира равнодушия, в котором смерть — обыденность, и любви, пускай чрезмерной и губительной, побеждает любовь. Потому что она приводит человека хоть к какому-то желанию жить. Необходимость найти источник и стимул к существованию — путь к преодолению смерти. Даже в тех обстоятельствах, когда, казалось бы, жизнь потеряла смысл, необходимо достать цветной пластырь и склеить то, что починить уже невозможно. Простое голосовое сообщение от мамы или сына может как раз стать таким «пластырем».
Спектакль производит очень сильное впечатление! Сложный, яростный, хорошо построенный и непросто утроенный жанровый микст только обостряет (до слез) трагическую тему, а абсолютное бесстрашие переходов от гротеска к драме Даяны Загорской захватывает ваш дух. Школа Эренбурга проявляется в его учениках предельностью эмоций, но вот уже второй спектакль курса (первый был «Магазин» Артема Злобина, который в «Матери» прекрасно играет как актер) — сделан без швов, выглядит режиссерски «с иголочки», все пригнано более аккуратно, чем у учителя, и сцементировано действием намертво, даже когда реальность абсурдна, алогична и выходит вон из каких бы то ни было координат. Буйная клоунада матери, понимающей, кто и зачем к ней пришел, ее трагическая истерика на грани фола и зоны стихания (повороты в сторону психологизма) — прекрасны. Но психологизм здесь и в буффонных эскападах, изображении депрессии. Миссис Моррисон — Загорская все время уводит реальность, которую нельзя принять (без сына ей не жить), — в некие другие измерения, только бы не оказаться перед фактом. Лучше съесть свидетельство о смерти — и его как будто не будет, а из пачки долларов (плата за смерть сына от государства) превратить в самолетики. Лучше заклеить пластырем портрет сына — и сделать вид, что он еще жив где-то там… Отличные образы, и их, прекрасных подробностей, тьма — типа эпизода, когда, надев нагрудник и став куклой-ребенком, служащая рыдает над половиком у двери, который вдруг становится надгробной плитой ее матери с датами 1955-1985… И становится понятна судьба этой «чайлдфри».
О жгучей актуальности о остроте даже и не буду. Спектакль обжигает. Вот просто — обжигает.