«КомА. Репортаж с места преступления».
(по пьесе Фолькера Шмидта и Георга Штаудахера в переводе Н. Сняданко).
Молодой театр (Киев).
Режиссер Андрий Май.

Дни идут, а я все вспоминаю лица артистов из киевского спектакля «КомА», поставленного режиссером Андрием Маем в Молодом театре. Снова мысленно совершаю запутанное путешествие вслед за ними, снова тревожат меня те звуки, запахи, а еще — моя собственная реакция на происходившее. Никак не отпускает спектакль, все почему-то продолжаю с ним затянувшийся диалог.

Два венских драматурга — Фолькер Шмидт и Георг Штаудахер — написали пьесу на печально привычный сюжет пока еще западной реальности: второгодник, лузер, сын вечно занятых родителей расстрелял в школе своих бывших одноклассников и учителей. Пьеса многоэпизодная, похожа на мозаику из перемешаных экспресс-ситуаций школьной жизни, мини-конфликтов ребят друг с другом и с учителями. Линия мальчика-убийцы идет контрапунктом, он едва выделен из остальных, ведь и все прочие пребывают в ситуации тотального одиночества и пустоты. Cам эксцесс слишком хорошо знаком по криминальным репортажам, стилистика — по нашумевшему у нас сериалу Гай Германики «Школа». Да и картина западного мира, проступающего за хроникой школьных будней, не кажется чуждой.

Пьеса изначально предназначена для исполнения в подлинной среде, первую премьеру ее пять лет назад так и сыграли — в самой настоящей венской гимназии «Rahlgasse». Необычное качество у пьесы «КомА» только одно: зрителей по замыслу драматургов делят на четыре группы и отправляют в четыре, как они это называют, «тура» по школе. Там каждая группа должна смотреть одни и те же сцены спектакля в реальном месте действия, но только в разной последовательности. Согласно ремаркам пьесы, публику сводят воедино лишь в прологе, когда убитые школьники и учителя вспоминают момент собственной гибели, да в эпилоге — когда, собственно, и начинается бойня, к которой неотвратимо шло все действие.

У Андрия Мая была вполне реальная возможность выполнить указания драматургов, найти настоящую школу для своего спектакля (постановку финансировал украинский Гете-Институт, как выяснилось, очень поддерживающий театральные экспериментальные начинания в этой стране) и сделать почти документальный спектакль. Но режиссер с молодыми артистами и студентами Киевского университета им. Карпенко-Карого остался в здании Молодого театра. И зрители всех четырех «туров» полтора часа с остановками бродили по коридорам, фойе, толпились сначала возле женского, а потом и возле мужского туалета, забивались в маленький офис замдиректора или в гримерку. Они взбирались на сцену, застревали на задней лестнице среди разнокалиберных и разножанровых декораций — и там то стоя, то сидя смотрели на актеров, играющих уже погибших обитателей школы. А одновременно еще и с любопытством поглядывали друг на друга, осторожно сверяя ощущения.

Сцены из спектакля.
Фото — Виола Соколан, архив театра

Театральная среда, заменившая в спектакле Андрия Мая предполагавшуюся школьную, как оказалось, наделила пьесу огромным количеством дополнительных смыслов. Конкретный сюжет с конкретными героями в конкретной ситуации никуда не делся, но обрел вдруг масштаб едва ли не шекспировской хроники. Боль, ненависть, тщеславие, жалкие попытки в каких-то чахлых экологических акциях или в приступах насильственного гуманизма обрести самоуважение, ущербная бессильная любовь и тотальная тревога — все это, словно переливаясь из одного странного пространства в другое, укрупнилось, выплеснулось за пределы школьной или криминальной тематики, превратившись в анамнез повальной болезни едва ли не всей нашей цивилизации.

Красивые, юные, гибкие мальчики забивают одноклассника-гея возле мужского туалета и выкидывают его за дверь, к писсуарам. А худенькая зрительница за спинами актеров тихо приоткрывает эту самую захлопнувшуюся за жертвой дверь и внимательно смотрит — ей интересно, что же там. И ни следа сочувствия на ее лице. А когда после очень сильной сцены в кромешной темноте, где мальчик-убийца у артиста Василя Скакуна исходит в мучительном крике, вышедшие на белый свет участники отсидевшего в черной-черной комнате «тура» сталкиваются с теми, кому в их «туре» все это еще только предстоит, то легкое злорадство проступает на наделенных новым знанием лицах. Как в пьесе герои совсем не любят друг друга, так и зрители спектакля вовсе не преисполнены друг к другу добрых чувств.

И если в самом начале все чинно рассядутся в зале перед зеленой школьной доской с крупно выписаннным мелом на ней словом «Кома», то в финале, снова собравшись вместе, участники четырех «туров» обнаружат на доске совсем другую надпись: «Амок — неистовая, слепая, немотивированная агрессия с человеческими жертвами, вне каких-либо этнических или географических рамок». Спектакль Андрия Мая, мучительный по сути и изысканный по режиссерскому рисунку, через театрально отрефлексированные смыслы пьесы возвращает зрителей в тревоге к непарадным и до конца неразгаданным самим себе.