Лаборатория «Театр и семейный вопрос» в Ачинске

Про театральные лаборатории сложно писать так, чтоб было интересно. Проводимые практически в любом театре, который не рассматривает себя как замкнутую экосистему, они давно стали делом рабочим, рядовым.

Ачинская лаборатория, организованная Павлом Рудневым и получившая название «Театр и семейный вопрос», отличается от ряда других, возможно, степенью риска, авантюризмом администрации театра во главе с директором Еленой Паньковой, готовой вовлечь своих потенциальных зрителей в нерядовое театральное приключение, а также серьезностью настроя — здесь действительно хотят вырастить из понравившихся показов спектакли. Любопытен и сам скромный сибирский город Ачинск Красноярского края: его история (заложенный еще в начале XVII века, в царской России он был местом ссылок, начиная с декабристов и заканчивая революционерами) и его настоящее содержат в себе большой сайт-специфический потенциал.

Приглашенные режиссеры — Елизавета Бондарь, Юрий Алесин, Иван Миневцев и Евгений Маленчев — сами выбирали себе материал.

«Вся правда о моем отце» Екатерины Гуземы, на которой остановилась Елизавета Бондарь, довольно простая. Это монолог совсем юной девушки, испытавшей дефицит отцовской любви, переживающей его вновь и вновь и предъявляющей счет своей семье. В финале мы понимаем, что героиня проговаривает монолог в ожидании своей очереди на аборт. Отказываясь «воспроизводиться», она не хочет прихода в этот мир человека, который повторит ее судьбу.

В позиции Тани (Татьяна Шилова) есть некоторая однобокость травмированного сознания; кажется, что автор и лирический герой полностью идентичны и пока не могут увидеть ситуацию во всей полноте, дистанцироваться от нее. Бондарь попыталась изменить угол зрения, не только введя двух других персонажей, мать и отца, но выстраивая свой эскиз так, что звуко-, видео- и текстовый ряды в нем не совпадают, не дублируют друг друга. То, что делают актеры, не иллюстрирует текст. Отец (Игорь Ивашутин) — не страшен, бодрый крепыш скорее фиглярствует: представая в образе обезьяны, он ухает и кувыркается. Мать (Светлана Романтеева) все время виновато улыбается, ее покорность, стремление угодить —навязчивы, вызывают раздражение. Таким образом, возникает какая-то новая грань жизни этой семьи, не прописанная в тексте; становится понятно, что не только отцовское насилие, но и материнская манипуляция чувством вины — то, на чем держатся многие семейные отношения.

То, что звуковой, визуальный и видеоряд не совпадают, усиливает сюрреалистический эффект. Например, когда у отца появляется новая семья и ребенок, мы видим «счастливый» досуг этой семьи только на экране, словно после ухода отца и он, и вся его новая жизнь существуют только в воображении героини, анимированные, в кислотно ярких красках.

«Оазис». Режиссер Ю. Алесин.
Фото — архив театра.

Руководитель московского частного театра «Снарк» Юрий Алесин представил иммерсивный спектакль-прогулку «Оазис». Режиссер и драматург Евгений Сташков выступили в «горизонтальном» сочинительском тандеме — прежде чем начать работу над спектаклем про Ачинск, провели какое-то время в городе, изучая его прошлое и настоящее, в итоге представив жизнь его замечательных людей, локации в мифологическом развороте. Спектакль организован как променад по театру: группа зрителей, и в пьесе тоже выведенных как персонажи-экскурсанты, через медиума-проводника подключается к «коллективной памяти» города, его сознанию, ходит по фойе, мастерским, поднимается на сцену. На сцене зрители-экскурсанты лепят вареники вместе со словоохотливыми Лениным и Сталиным, некоторые даже позволяют себе снисходительные замечания в адрес бесформенных вареников последнего, с ними же за общим столом — Антон Павлович Чехов, чья повозка по дороге на Сахалин поломалась в Ачинске; в декорационном цехе присутствуют — в качестве скорбящих — на похоронах знаменитого купца Иуды Бородавкина, отправленного в Ачинск за то, что, поставляя сахарный песок в армию, щедро разбавлял его песком обыкновенным, но освоившегося в Сибири и весьма преуспевшего.

Вообще здание Ачинского театра само по себе любопытное место. Построенный в 1918-м как Народный дом, он год назад отметил свое 100-летие; говорят, что в Гражданскую войну в его подвалах не то белые расстреливали красных, не то наоборот. Театр старый, нуждается в реконструкции, но зато атмосферу старины, объем прожитого времени в «Оазисе» не пришлось имитировать. Все, что попадало в поле зрения участников, включая реквизит в виде сюрреалистически красного рояля, невзначай становилось инструментом погружения в обстоятельства пьесы. Незатейливость подручных средств сработала на ретрофутуристскую эстетику.

Сейчас «Оазис» производит впечатление скорее заметок, чем целого, в нем чувствуется несведенность эпизодов прошлого и настоящего. Однако скоро к работе подключится художник Алексей Лобанов, и уже осенью «Оазис» будет показан в качестве премьеры.

Неудивительно, что даже наша уличная экскурсия по городу превратилась в своего рода спектакль-променад. Пока сотрудник Краеведческого музея водила участников лаборатории, показывая, где квартировал Сталин, где архитектура модерн, а где — особенности купеческой застройки XIX века, за нашей группой увязался гражданин в сланцах и с банным веником, а стоило нам заглянуть за деревянные ворота жилого дома, откуда неслось заливистое «Я играю на гармошке», как подгулявшая компания живых «экспонатов» недвусмысленно отреагировала на наше любопытство, защищая приватность своей территории. Не только мы наблюдали, но и наша группа стала своего рода объектом пристального внимания жителей города А, потомков тех, кто здесь сидел, и тех, кто охранял.

Ведь Ачинск — город ссыльнопоселенцев, здесь сидели и через эти места по этапу прошли буквально все. Была тут и колчаковщина, и красная партизанщина под руководством знаменитого Щетинкина. Так что букет из традиционного купеческого уклада и уголовного флера здесь по-прежнему весьма острый.

«Ловушка для птиц». Режиссер И. Миневцев.
Фото — архив театра.

Иван Миневцев выбрал пьесу Константина Стешика, который в последнее время много экспериментирует с разными жанрами — вестерном, хоррором и т. д. Его «Ловушка для птиц» — это черная комедия. Правда, герой в ней все тот же неудачник, хорошо знакомый по «серьезным» пьесам драматурга и на протяжении этой пьесы сохраняющий непробиваемо серьезный, даже страдальческий настрой по отношению к тем катастрофам, которые случаются в его жизни. Из этой интонации как раз и высекается комедийный эффект. Герой здесь — страдалец, который не способен увидеть комизм происходящего, дистанцироваться от него.

Жена Коли оказывается не женой, родители — не родителями, сын — не сыном, с работы увольняют и т. д. Мир внезапно поворачивается к герою своей пугающей и странной изнанкой: коллеги и близкие шпионами и приверженцами странных культов ходят на кладбище и играют на флейтах из человеческих костей. Но герой зациклен на своей несчастливости, и вот эту зацикленность, инфантилизм, позу претензии ко всем и вся, постоянство счетов, предъявляемых миру, который вечно ему что-то должен, отлично разыграл Илья Емельянов.

«Ловушка для птиц» получилась режиссерски упругой, жанрово определенной, к тому же это еще и крепкая командная актерская работа, сделанная с драйвом и определенностью характеристик и функций, почти масочных. Например, жена (Роксана Мальцева), с чьим участием придуманы танцевальные интермедии между сценами, в блестящем костюме не то бабочки, не то летучей мыши представлена в качестве не то бэтвумен, не то злодейки из саги про агента 007.

Важно, что режиссер не вскрыл все козыри интриги сразу, показав только первую половину пьесы, — приберег на будущее все те перевертыши, которые таит в себе материал. Хорошая промоакция, если хочешь получить больше голосов в голосовании за свой эскиз.

Драматическая миниатюра Тургенева «Безденежье» — материал для театра не самый выигрышный. Зарисовка одного дня из жизни молодого барина, в который к нему приходят один за другим заимодавцы и кредиторы, — откровенно статична, бессобытийна. Однако на статике и сыграл Евгений Маленчев, превратив ее в прием.

«Безденежье». Режиссер Е. Маленчев.
Фото — архив театра.

Огромная гора рваной бумаги слева. Справа на веревках, будто парашютист, запутавшийся в стропах, болтается спящий человек в ушанке. Из бумажного вороха сначала доносится сонный голос, спрашивающий у слуги чаю, потом высовывается голая нога. Сам же владелец ноги и голоса появится много позже, голенький, точно новорожденный младенец. В целом же мизансцена сохраняется неизменной на протяжении получасового показа: слуга (Николай Пушкарев) болтается или барахтается в невесомости, имитируя поход в лавку, барин (Андрей Телепов) зарылся от мира и своих кредиторов в кучу бумаги. Разнообразие вносит лишь появление всех тех, кому герой задолжал: мебельщика, булочника и т. д. (во всех ролях Виктор Чекменев).

Визитеры разнообразят мизансцену и вносят комические обертоны: например, появление немца, одетого в противогаз, визуализирует нарушенную языковую коммуникацию (голос из-под противогаза доносится с трудом, ничего не понять), но ни одна ситуация не несет в себе возможности перемен.

Павел Руднев на обсуждении назвал эскиз Маленчева размышлениями о природе «русского дзен». От себя добавлю, что ситуация «русского дзен» всегда принимает форму эскапизма, побега от действительности. Очевидно и то, что режиссер обыгрывает природу беккетовской драматургии, сама мизансцена напоминает «Счастливые дни». От Беккета же и постдраматическая природа времени.

Бессобытийная временная протяженность, будучи эстетски оформленной, не становится для зрителей испытанием. Единственное замечание: если театр возьмет эскиз в работу, хорошо бы ему в пару найти другой пример миниатюры в духе «русского дзен» — например, «Осеннюю скуку» Некрасова.

Строго говоря, заявленный «семейный вопрос» исследовали только два эскиза из четырех: Елизаветы Бондарь и Ивана Миневцева.

Зато показанный в рамках лаборатории премьерный спектакль Юрия Урнова «Шайтан-озеро» — первая постановка пьесы Рината Ташимова в России — отразил тему вполне. Интересно то, что в постановке сошлись несколько сюжетов: сюжет места и его магической природы (это сибирская земля, соединившая много народов и верований, действие происходит неподалеку от некого колдовского озера, притягивающего всевозможных бабаджистов); сюжет нашего времени с его наивным оккультизмом, букетом древних и новых языческих верований и обрядов; и сюжет семьи, где мать — глава, прародительница, как обычно в пьесах Ташимова, — почти инфернальное существо, она дает жизнь, она ее и забирает.

«Шайтан-озеро». Режиссер Ю. Урнов.
Фото — архив театра.

В красивой сценографии Натальи Авдониной вещи из домашнего обихода, вроде бредущих друг за другом, уменьшаясь по росту, коров (во многих советских семьях были такие настольные украшения — но в виде слоников), смотрятся как предметы обрядовых, ритуальных практик. А семейный «очаг» выглядит как портал в параллельный мир.

Емкую, многогранную природу материнства воплотила Надежда Суханова (Латифа), соединившая в себе гиперзаботу и гиперопеку татарской женщины, находящейся в постоянном страхе за своего ребенка, переходящие в противоположное качество — ревнивость, репрессивность, угрозы. Стремясь спасти последнего оставшегося в живых сына, мать возвращает долг смерти другим парнем, не подозревая, что в этот момент ее мальчик уплывает по реке смерти с ее невесткой и соперницей (Антонина Крупенникова). Все второе действие спектакля — это длящееся путешествие, своего рода ритуал перехода.