Фестиваль современного театра «Наш кислород» в Белгороде
и Первый фестиваль уличных театров в Суздале

Карантин поставил ребром вопрос о необходимости театров обществу, и четкого ответа до сих пор нет. С одной стороны — некоторые трансляции спектаклей набирали огромное количество просмотров, что, конечно, показатель популярности этого искусства как такового, с другой — вот не открывают в Санкт-Петербурге театры, и нет никакой шумихи по этому поводу нигде, кроме специфичной ленты соцсетей. И уже как-то неловко в этой ситуации теоретизировать на тему «что такое театр?», потому как важен скорее не вопрос «что», а вопрос «зачем». Свой ответ на этот вопрос пытались найти и театральные фестивали посткарантинной эпохи, которые с разницей в несколько дней прошли в Суздале и Белгороде.

Карнавальное шествие.
Фото — Олег Крутов.

Белгородский «Наш кислород» — фестиваль от независимого театра «Новая сцена — 2» — имеет четкую направленность на столкновение зрителя с современной пьесой. Начался он с самого популярного нынче отечественного драматурга: два прекрасных артиста — Яна Гуреева и Леонид Прокофьев — прочитали пьесу Ивана Вырыпаева «Интертеймент», где рефреном проходит иронический ответ на вопрос «что такое театр?». Двое зрителей по сюжету пьесы смотрят спектакль, и в качестве объяснения почти всего, что происходит на сцене, звучит «это — интертеймент», то есть развлечение, забава и в то же время представление.

В Суздале, кажется, такую иронию (постиронию?) не считали бы — Первый фестиваль уличного театра (ФУТ) здесь был направлен прежде всего на развлечение публики и со своей задачей, в общем-то, справился. Наиболее востребованным оказался театр, в котором превалирует карнавальное начало — соскучившиеся по массовым праздникам люди шли не за созерцанием, а за возможностью немедленно получить эмоцию: от смеха над шутками Петрушки до удивления от трюков артистов на ходулях. Кульминацией фестиваля стало карнавальное шествие, которое шумно захватило один из древнейших русских городов.

Драматургия ФУТа выстроилась сама собой — из взаимодействия с городской средой. В одном месте проходил фестиваль колокольного звона, в другом — рок-музыки, а посреди этих полюсов отечественной жизни тут и там доказывали свою необходимость театры. Здесь и областные владимирские театры кукол и драмы воспользовались возможностью выйти к зрителю, и моноспектакли шли в обустроенном в арке торговых рядов blackbox’е. Самым пронзительным оказался поэтичесикй перформанс «Поэзия в храме», в котором стихотворения современных поэтов объединились с православными песнопениями. Как бы дико ни звучало слово «перформанс» по отношению к молитве, перформативность здесь проявлялась — например, в те моменты, когда вдруг ловишь себя на том, что читаешь «Отче наш» вместе с исполнителями, будучи вовсе не православным человеком. Так происходило, во-первых, от атмосферы места, а во-вторых, от абсолютной искренности исполнителей — ведь стихи читали сами поэты. Интимный разговор с Богом при помощи поэзии после шумного театрального шествия стал медитативным буфером между фестивалем и жизнью.

Сцена из спектакля «ПетрушКино».
Фото — Олег Крутов.

Вполне ожидаемо на нескольких площадках появился Петрушка, правда, явно подпитавшись актуальной повесткой. Спектакль «ПетрушКино» московского Театра кукол «КИТ» к стандартному набору качеств персонажа добавил желание непременно снять фильм при полном неумении это делать. И вот уже в желании заставить молодую помощницу снять хоть что-нибудь на ее смартфон прослеживается пародия на худруков театров эпохи карантина: поставили камеру, сняли спектакль из текущего репертуара, выложили на ютуб — и вот уже вроде в цифровом тренде. Зрители живо реагировали и на неудачные приставания Петрушки-самодура к молодой актрисе, и на всевозможные его драки с иными персонажами.

Программа фестиваля «Наш кислород» никакой забавы не предполагала. Отобранные спектакли, скорее, давали повод к размышлению на самые острые и актуальные темы: от самоизоляции и проблем коммуникации до домашнего насилия и национализма. В некоторых спектаклях тема несколько превалировала над сценическим языком, выливаясь на зрителя потоками текста. Так, например, случилось в спектакле «Я голландец?» по роману Амели Нотомб «Косметика врага» (театралам известного, в основном, по постановке Романа Козака в Московском театре им. А. С. Пушкина) Орловского театра сатиры. По сюжету к Жерому Ангюсту в аэропорту «прилип» Текстор Тексель и начал рассказывать про себя отвратительные истории, постепенно подводя Жерома к тому, что истории эти на самом деле про него. Режиссер Петр Орлов разделил Текстеля на трех артистов, которые олицетворяли его юность, зрелость и старость. Каждому из них была придумана отдельная речевая характеристика, особый образ, который исходит из рассказываемой им истории. При этом зрителю не дается никаких сценических намеков на то, что Текстер — альтер эго Жерома, и финальный поворот сюжета оказывается оправдан только словесно.

Все-таки у нас до сих пор принято, что новейшая драма представляется либо читкой, либо максимально натуралистичным способом существования, а вот и то и другое в отсутствии привычной сцены-коробки могло стать для театра препятствием. И для кого-то, конечно, стало. Так, спектакль Пензенского молодежного театра-студии «Белая ворона» «Две. рь» (по одноименной пьесе Анны Яблонской), действие в котором происходит в маленьком гостиничном номере, не выдержал конкуренции с солнцем и огромной стеной библиотеки Белгородского технологического университета, ставшей для представления задником. История столкновения столичной журналистки и провинциальной горничной держится на том, что девушки не могут покинуть номер, а здесь им приходилось форсировать голос, чтобы быть услышанными. Вслед за голосом артистки начали утрировать и жесты, и задуманный реалистичным способ существования стал слишком нарочито транслировать различия между персонажами. В итоге характерность превратилась в карикатуру, а финальное сближение девушек показалось неорганичным.

Сцена из спектакля «Джульетта выжила».
Фото — Иван Воронич.

Большинству коллективов очевидно мешали непривычные условия: вместо камерной сцены — открытое пространство, вместо близости со зрительным залом — микрофон, и в итоге спектакли, предполагающие интимность, сокровенность, стали походить на площадные представления. Победителями фестиваля, в конечном итоге, стали те, кто сумел обратить ситуацию в свою пользу, высечь новые смыслы из декораций-природы. Гран-при увез петербургский театр «Комедианты», который представил спектакль по пьесе Юлии Тупикиной «Джульетта выжила». Персонажи пьесы уже несколько лет закрыты на карантин и ходят на вечеринки в скайп (пьеса, кстати, 2013 года). На фестивале спектакль играли на фоне белгородского неба — и история про замкнутость в четырех стенах зазвучала как воспоминание счастливых людей, которые уже добрались до свободы.

Также пространство скорее помогло лауреату первой степени — для спектакля «Хач» екатеринбургского театра «Фабрика» в качестве задника был выбран длинный узкий проем крыши торгового центра, через который на площадку пробивалось закатное солнце. Пока актеры разыгрывали историю о сложностях адаптации людей другой национальности в разных странах, свет успел смениться тьмой — синхронно с тем, как сменились полосы в жизни главных героев. Сюжет пьесы Ульяны Гицаревой (победитель «Любимовки-2014») соткан из нескольких линий, в которых главной темой становится невозможность жить в неродной стране. Актеры очень аккуратно, но в то же время узнаваемо играли персонажей разных национальностей за счет акцента, а аскетичный набор декораций (металлическая бочка, тонкий матрас, лавка и пара фонарей) вкупе с неуютным бетонным пространством давали ощущение непрекращающегося переезда, тотальной неустроенности героев.

Сцена из спектакля «Хач».
Фото — Иван Воронич.

Роль в моноспектакле «Горбатая» по пьесе Ярославы Пулинович, за которую актриса Марина Гапченко получила вторую премию, — пример актерского суперпрофессионализма. На фоне черной ширмы, в микрофон артистка рассказывает типичную сагу о бедной российской семье, где сама героиня — пожилая уборщица, на которой вся семья и держится. В финале пьесы выясняется, что рассказывает она эту историю работнице микрозаймовой организации, к которой пришла за очередным кредитом, но режиссер Екатерина Вяликова с этим обстоятельством не работает, так как ей гораздо важнее продемонстрировать возможности проживания актрисой огромного пласта жизни здесь и сейчас, нежели вынудить ее включать «здесь и сейчас» в предлагаемые обстоятельства персонажа. Кинолента видения Марины Гапченко действительно позволяет строить весь спектакль через ее реакции на произнесенный текст. Актриса то со скрытым разочарованием говорит о своем горбе, который мешал ей кадрить парней на танцах, то со смиренным принятием пересказывает все похождения своих родственников. Дабы добавить истории метафоричности, режиссер вложила в рюкзак героине булыжники, которые являются и тяжким грузом, который она тащит всю свою жизнь, и в то же время отсылают к Соломонову «время разбрасывать камни, и время их собирать». Такой формальный ход вместе с гиперорганичностью актрисы кажется лишним, что, впрочем, никак не сказывается на сочувствии героине.

Третье место жюри отдало «Уместному театру» из Самары за спектакль «Никто не слышал» по пьесе Александры Стриженовой. Сюжет пьесы вполне мелодраматичен: Леша из маленького города переезжает в Москву, влюбляется там в девушку «из высшего общества», но из-за того, что в его голове сохранен стереотип о поведении девушек, не испорченных феминистскими теориями, он ее фактически насилует. После этого их отношения заканчиваются, а к парню приезжает девушка с малой родины, которая когда-то также была им изнасилована, но воспринимает это как норму. Собственно, действие спектакля и строится вокруг противостояния различных представлений двух женщин о жизни, а молодой человек, хоть и является причиной перехода от счастья к несчастью, и наоборот, все-таки остается только функцией. Режиссер Игорь Катасонов разворачивает историю через монологи, которые по своему языку (и способу существования актеров в них) напоминают вербатим. При этом артисты работают внутри пластикового куба примерно три на три метра, у которого в каждой вертикальной грани открыта дверь. Зрители могут свободно подходить близко к актерам, таким образом оказываясь в том же тесном мире, что и персонажи пьесы. Ни одному из героев, по сути, не удается выйти за рамки собственного мировоззрения, и именно эта невозможность понять другого человека и приводит к драматичному финалу. Лешу убивает новый парень городской девушки, тоже скорее от тотального непонимания, нежели от острого приступа ревности.

Сцена из спектакля «Горбатая».
Фото — Иван Воронич.

P. S. Финальным аккордом фестиваля стал концерт одной из местных групп, а последней песней прозвучала цоевская «Перемен!». Мы прыгали, становились в цепь солидарности и кричали «Живе Беларусь». Это было искренне и актуально. Пожалуй, искреннее и актуальнее любого театра. Смысл, правда, примерно тот же, ведь в современном мире Цой, протесты и политика — тоже своего рода интертеймент.