О. Мухина. «Все женщины всегда смеются и танцуют». Челябинский государственный Камерный театр. Режиссер Игорь Коняев, художник Ольга Герр

Зал аплодировал стоя! Не знаю, что думал о спектакле мой сосед по креслу — художественный руководитель Санкт-Петербургского академического Малого драматического театра, народный артист России, лауреат Государственных премий России и СССР Лев Додин, но смотрел он очень внимательно, ведь режиссер Игорь Коняев — его ученик.

Итак, новый спектакль Челябинского государственного Камерного театра «Все женщины всегда смеются и танцуют». Пьеса молодого драматурга Ольги Мухиной «Таня-Таня» обрела жизнь под новым названием уже в нашем городе, а недавно в Санкт-Петербурге наша Наталья Кутасова блеснула в этой пьесе в Театре сатиры на Васильевском острове… Странно все связано в жизни! Нас разделяют, как говорят в спектакле, «пространства людей и салатов», но с необъяснимой настойчивостью повторяются судьбы и слова, мы словно бьемся в общем замкнутом круге пространства и времени. Мы — это те герои, что живут на сцене, и те актеры, что их играют, и те зрители, что смотрят спектакль. Словом, все мы — люди.

В этом спектакле нет границы между актером и образом, сценой и залом. Это единое пространство современной жизни. Именно современной, с новым, достаточно странным, корявым языком (хотя мы привыкли к нему и не замечаем всей нелепости, когда фразы не выстраиваются в мысль, когда предложения не договариваются, а произносятся лишь отдельные словосочетания, как бы подразумевающие понятные лишь этому поколению ассоции).

Стоят: 3.Акчурина (Таня), А. Абрамов (Охлобыстин), В. Нагдасев (Иванов). Сидят: Е. Ожиганова (Зина), В. Ивина (Девушка), И. Иштубаев (Мальчик). Фото А. Седякина

Однако язык пьесы — не слепок с языка бытового, реального, повседневного, а скорее поэтизация нашей каждодневной речи, выявляющая осмысленность даже этого современного языка. Суть ее — в человеческих чувствах, освещающих любую речь. Ведь очень часто самое важное не формулируется, не выдается чеканными афоризмами, а размыто, растворено между незначительными репликами, происходит за словами, между слов, в молчании. И режиссер Игорь Коняев выводит героев в каком-то возвышенном танце отношений, мучительных, но совершенствующих человеческие души… Однако вдруг зазвенят разбитые стекла, а тихо беседующие мужчины и женщины взорвутся криком и будут сбивать друг друга с ног в дикой, вполне реальной драке… И оглушительно прогрохочет проходящий где-то рядом поезд, «мчащийся в сторону какого-то другого города, где пока еще спокойно».

В стиле пьесы и режиссерского решения создала прекрасные декорации художница из Санкт-Петербурга Ольга Герр. Они реальны и фантастичны: красивая веранда дачного дома выстроена почти в натуральную величину и сияет стеклами удобно и легко отворяемых окон, «живые» фрукты и овощи на столе, а рядом — аляповато нарисованные кусты «развесистой клюквы» с дебелыми пучеглазыми русалками на ветвях.

Думаю, не стоит пересказывать содержание спектакля. Ну, любит Зина «товарища Охлобыстина», а он любит Таню, но и Иванов любит Таню, а самого Иванова любит другая Таня… И так переплетаются и пересекаются эти «векторные пары», выстраиваясь в замкнутое «векторное кольцо», что на первый взгляд кажется все это неправдоподобным, но это только на первый взгляд. Разве менее туго завязаны отношения в «Гамлете» или «Платонове»?.. А сколько «пудов любви» во всех чеховских пьесах? Просто разговаривают герои тех пьес иначе, иначе одеваются и двигаются, но страдают так же… Наверное, поэтому звучит в спектакле такая разная музыка — от классики и шлягеров 60 —70-х годов до современной «попсы»… Мы словно погружаемся в это течение времени, соприкасаясь то с одними, то с другими реалиями и настроениями, то вновь уносясь в бурлящих потоках…

В этом спектакле мы видим самих себя и нынешних, и прошедших, как на фотографиях или слайдах. Только диапроектор пощелкивает мерно и равнодушно… А на экране мы видим актеров-героев спектакля: вот Андрей Абрамов — совсем молодой, с усиками, вот Виктор Нагдасев — армейский снимок… Он сам, артист Нагдасев, вот так же сидел когда-то у рампы, как теперь Игорь Иштубаев, и показывал слайды, но было это давным-давно, в спектакле Е. Фалевича «Археология». Герой В. Нагдасева жил в пьесе А. Шипенко, жил, и страдал, и мучил других… Герой того спектакля, молодой писатель Алексей, постарел, очень изменился, но его сны и фантазии стали повседневностью, прорыв из которой лишь в одном — в любви. И потому так страстно и отчаянно любят герои спектакля.

Но современный мир сыграл с ними злую шутку: он разучил их изъяснять свои чувства, сузил и умалил любовь, отнял смысл ее и предназначение… «Пить шампанское так радостно», — говорит Таня, а хочет прокричать: «Я люблю!» «Козодой поет…» — говорит Охлобыстин, а хочет простонать: «Я страдаю…»

Откуда все это — эта неумелость чувств, эта терзающая пустота внутри и вокруг?.. Нет, никто на это не ответит в спектакле — ответ даст само присутствие этого спектакля в театре, само бытие театра в жизни и… игра актеров.

Все актеры играют истово, даже в маленькой роли плотника «дяди Вани» актер Михаил Яковлев так органичен, что его эпизод — почти концертный номер — нисколько не выбивается из ткани и ритма спектакля.

Актерские работы в этом спектакле поразительны, а каждая роль — вариация одной темы: как устоять в любви. Словно все не-сыгранное Еленой Ожигановой сконцентрировалось и выплеснулось в роли Зины, страдающей от бесконечных стрессов и дистрессов любви. Здесь все — от шумной открытости кабаре до тихого и глубокого чеховского подтекста.

Охлобыстин Андрея Абрамова вмещает в себе целый мир: в нем и современные выкрутасы, и глубина и сложность неординарной личности…

Хорошо и полно проявилось дарование молодого актера Игоря Иштубаева в роли Мальчика. Нелепо одетый, с механическими движениями робота, зомби музыки из наушников — это Мальчик. Его речь состоит из почти бессмысленных слов — обрывков фраз, его поступки спонтанны и внешне лишены логики. Как трудно понять при его косноязычии, что этот Мальчик способен на сильные чувства.

Очень важная для спектакля роль молодой девушки Тани сыграна Владой Ивиной легко, естественно и правдиво. В. роли другой Тани — актриса Зульфия Акчурина. Ее Таня любит Иванова, пытаясь по-своему самоутвердиться в этом чувстве, но все время ошибается, ведь «любовь — это соучастие, а соучастие — это общение». Но общение у Тани не получается ни с мужем, ни с сыном. Может быть, она просто не знает, что семья — это духовная общность, что это совместное творчество.

Человек же создан для творчества, потому что Бог — творец, и если человек создан как подобие Божие, то подобие его проявляется в предназначении к творчеству. Но творчество — это всегда нравственное усилие, и без этого усилия ничего не возникает.

Не только Таня, но и остальные герои пьесы не умеют творить ни любовь, ни жизнь, ни человеческие отношения. Получается лишь их видимость, суррогат, вот только страдания настоящие, неподдельные. А как хочется, чтобы все было хорошо, все «как у людей»! «В Бибиреве всегда хорошо». — «И в Крыму хорошо». — «Хорошо сидим». — «И все у нас хорошо». — «Эх, хорошо-то как!» — «Хорошо», — как эхо, перекликаются в финале персонажи спектакля. Все они, нарядные, сидят за празднично убранным столом, но какие безжизненные лица, заторможенные движения… Что это? Просто инерция жизни, когда жизнь есть сон? А наши герои — фантомы, такие же, как их изображения на слайдах, которые показывает в конце спектакля Мальчик?

«…Заглохшее и омертвевшее сердце бессильно и слепо; и когда оно обращается к жизни, то не может вложить в нее ничего хорошего». Неужели таковы и наши герои?

Но внезапно, легко, уверенно и строго входит Девушка в ярко-красном платье… И когда на глазах у всех на фоне белого экрана Мальчик и Девушка — юный мужчина и юная женщина — замирают в долгом целомудренном поцелуе, а взрослые — за столом, где полыхают алые розы, то надежда, вечная, неумирающая надежда, возникает и пролетает как тихий ангел. И не грохочет больше безжалостный поезд-время, сметающий все на своем пути…

Спектакль окончился. Заслуга режиссера в том, что герои пьесы «очерчены внешними штрихами, а мы постигаем их изнутри». И руководимые режиссером актеры необычайно плавно вели ту главную тему, что пытались постичь еще со времен А. Чехова: люди «ходят, пьют, говорят пустяки, а мы видим бездны духа, сквозящие в них». Видим, как разбиваются сердца.

И, безусловно, главная заслуга режиссера Игоря Коняева в его способности не просто поставить спектакль, а создать узнаваемый, но от этого не менее загадочный и непостижимый мир человеческой души, человеческих отношений — мир, возникший на маленькой сцене Камерного театра.