В Александринском театре состоялась премьера художественного руководителя театра Валерия Фокина «Ваш Гоголь». Спектакль стал для режиссера седьмой постановкой в стенах вверенного им театра, первой работой в пространстве малой сцены и, кажется, четырнадцатым обращением к творчеству Николая Васильевича.

На этот раз режиссер осуще¬ствил свою давнюю мечту и обратился не к литературному наследию писателя, а непосредственно к его судьбе. Конечно, в спектакле присутствуют отсылки к произведениям (например, репетиция «Ревизора», прозвучит и необратимое «сжечь!» над вторым томом «Мертвых душ»), но его основу составляют документальные материалы и письма.

Зрителей группками поднимают на седьмой ярус и в торжественной тишине проводят в комнату, где в полумраке сжатого пространства доминирует черный стол и длинные скамьи вдоль него. У деликатно рассаживающихся зрителей действие начинается буквально под носом: на столе лежит и мелкой дрожью бьется одетый в исподнее персонаж Игоря Волкова. Это — понятно без грима и слов — сам Гоголь. Близость к персонажу на протяжении часового действия создает трудно контролируемый, гипнотизирующий эффект присутствия: зритель чувствует себя то сидящем у смертного ложа, то затерявшимся в толпе докторов, сгруппировавшихся вокруг больного для вынесения вердикта, то склонившимся низко над телом (по старинке положенному как раз на стол), то резко наоборот — как будто смотрящим вверх, туда, где венками уже укрывают покойника. «Ваш Гоголь» кропотливо воссоздает не сцены, но атмосферу последних мучительных предсмертных часов жизни писателя и погружает в нее зрителя. Как и режиссера Фокина, актера Волкова к этой роли вела театральная судьба: более двадцати лет назад актер создал моноспектакль «Последний сон Гоголя»; тогда же он исполнил роль Автора в «Женитьбе», а в 2008 году сыграл и самого Подколесина; был и Хлопов в «Ревизоре», и миргородский калека-городничий в «Иванах». Ощущение природы Гоголя позволяет Волкову создавать и держать высокий градус напряжения, не двигаясь, не издавая ни звука, буквально ничего не делая. На контрасте с неподвижностью возникает активность, задор, шумливость молодых дней жизни писателя, только что приехавшего в столицу Российской империи (то ли воспоминания-видения последних минут, то ли внутренний разговор себя сегодняшнего с собой тех лет). Молодому выпускнику Театрального института им. Бориса Щукина артисту Александру Поламишеву, исполняющему роль юного Гоголя, сам Петербург в помощь.

С одной стороны стола за наглухо закрытыми ставнями гудит вполне реальный вечерний город, с другой — за поднима¬ющимся в противоположном конце комнаты занавесом открываются картины Петербурга фантастиче¬ского. Ученица Дмитрия Крымова художник Мария Трегубова сочинила картинки (сами практически неподвижные, но своей парадоксальной сменой от сцены к сцене передающие хаотичность, неловкость болезненного сознания): вот фрагмент бескрайнего поля с огромными, в человече¬ский рост колосками (пугающая тяжесть земли наводит на страшные ассоциации), вот белые бумажные дома, создающие бесконечную перспективу, вот черные гондолы с хищными масками, вот беззвучно открывающие рот колоссальные рыбы (врачи в этот момент прослушивают писателя). Чтобы рассмотреть это представление (режиссером выступает молодой Гоголь, в руках у него микрофон), зрителю приходится все время наклоняться и смотреть в один бок. Но в финале действие стремительно перемещается в другую сторону: Гоголь-Волков отряхивается от похоронных цветов, встает, открывает ставни и, ослепляя светом, уходит прямо на крышу театра.