Калейдоскоп видеопроекций, анимационных роликов, трюков и спецэффектов, активно дополняющих актёрскую игру в спектакле режиссёра Андрея Могучего «Счастье» — поистине завораживающее зрелище. Однако не меньший интерес представляло и происходящее в зрительном зале…

Публика разделилась на три лагеря: одни с выражением крайнего недоумения покинули места в первый же антракт; другие, преисполнившись снисхождения, милостиво предоставили сомнительной, на их взгляд, постановке ещё один шанс и, мужественно пересидев следующее действие, загадочным образом не вернулись со второго антракта; третьи же досмотрели спектакль до конца.

Впрочем, такое расслоение понятно. Многим очередной продукт сотворчества Могучего и Шишкина показался чересчур перегруженным, причём не столько сюжетными хитросплетениями, основанными на Метерлинке, подвергнутом глубинной образно-смысловой «русификации», сколько сценографическими выкрутасами. Потоки анимации, видеоряда то и дело разбавляются технически сложными трюками типа неожиданного опрокидывания откуда-то сверху начинённого игрушками гроба или акробатическими номерами очеловеченной кошки Фроси, демонстрирующей чудеса ловкости в лучших традициях Человека-паука. Всё это ставило в тупик отдельных индивидов так, что они начинали всерьёз сомневаться не то в собственной, не то в режиссёрской вменяемости.

Но, если вдуматься, что здесь такого уж из ряда вон выходящего? Эффектов и впрямь было немало, куда больше, чем в том же «Изотове». Более того, их уместно назвать основой всего спектакля, на которую, как на шампур, нанизаны театральные элементы и актёрская игра. Но не стоит забывать, что Шишкин остро чувствует новые веяния и стремится говорить со зрителем на языке сегодняшнего дня. А сегодня часть нашей жизни безвозвратно ушла в мир виртуальности, состоит из пикселей и строк программного кода. Закономерно, что и нынешний театр, как зеркало жизни, не брезгует виртуальными средствами. Иными словами, эпоха с её высокоразвитой научно-технической базой накладывает отпечаток на творчество. И Шишкин с Могучим — не исключение.

Кроме того, не стоит забывать о начавшемся более ста лет назад синтезе искусств. Опыты органичного соединения балета и живописи или, скажем, предпринятые русскими авангардистами попытки интеграции слова, формы и музыки в контексте театра признаны смелым новаторством. Вероятно, должно пройти ещё сто лет, чтобы эксперименты Шишкина, синтезирующего театр с искусством компьютерной графики и анимации, признали схожим явлением, достойным пристального внимания.

Ну а к чему, спрашивается, пресловутый гроб и прочие «ужастики», показанные так, что даже у взрослых бегали мурашки по коже? Очевидно, это комбинированный образ детского страшного сна, сборная солянка из реальных или виртуальных объектов, пугающих большинство детей — черепа, скелеты, насекомые, дремучие леса, инвалидные коляски… А как ещё создать на сцене атмосферу кошмарного сна, заставить зрителей увидеть его собственными глазами? Складывается впечатление, что недовольным знатокам не снились кошмары, рядом с которыми могучевские скелетно-кладбищенские образы — баловство, да и только.

О спектакле «Счастье» можно долго говорить, споря о его достоинствах и недостатках, но одно скажем наверняка: Могучий и Шишкин — люди слова. На одной из пресс-конференций режиссёр заявил: «Я чувствую, что времена меняются. Сейчас мы должны менять-менять-менять то, что можем». Ему вторил Шишкин, утверждавший, что «необходимо открыть глаза на смежные арт-дисциплины», потому как «театр — это консервная банка, в которой мы сидим и света белого не видим уже давно». Сказано — сделано. Перемены в театре идут полным ходом. Спектакль «Счастье» служит отличным тому подтверждением.