Прежде всего, спешу уведомить тебя душа-читатель: настоящая рецензия опубликована в музыкальном журнале «Скрипичный ключ» по недоразумению. Принято считать, что «Евгений Онегин» П.И.Чайковского — опера. Исходя из этой ложной посылки, редактор меня и тиснула. В равной степени, всемирно известный режиссер Андрий Жолдак по недоразумению впервые зашёл в Михайловский театр. Надеюсь, для прогулок найдет он лучший закоулок. Хочу быть правильно понятым. Да, во время представления вышеупомянутого «Онегина» в оркестровой яме сидел оркестр во главе с главным дирижером Михаилом Татарниковым и что-то там музицировал. Может быть, даже неплохо. Да, на сцене временами совершенно неожиданно звучали популярные оперные отрывки: «Куда, куда…» и «Любви все возрасты покорны». Видимо, в это время режиссер отлучался. В остальное время Жолдак самодостаточен. Музыка ему совершенно не нужна. Режиссерская партитура, особенно в первом действии, настолько насыщена, событийна, что певцам не до пения. Композитор со своей жалкой, архаичной партитурой пытается где-то спрятаться, но разве его заметишь, когда на сцене столько нового, неизвестного народа. (Примечание: Режиссер, разумеется, партитуру не читал, но зато читал письма Чайковского).

«Как он умел казаться новым…»

Фигура первая. На музыке интродукции мы знакомимся, наконец, с дочерью Татьяны. Девочка в белом (как, впрочем, и всё окружающее) рассыпает по полу белые бусины (очень много), чтобы актерам было удобнее ходить. Мы сразу кумекаем: «Что-то здесь не даром. Быть войне с турками» (Простите, это Гоголь прорезался). В эпилоге, который забыл сочинить Чайковский, та же дочка рассыплет черные бусы. Зная из буклета, что Жолдаку хотелось «сделать тонкий психологический спектакль с выходом в метафизику», мы понимаем, что метафизика вышла с первой же сцены. А уж когда хор крестьян в концертных белых платьях с черными ромбами строем вышел на площадку, от сгустившейся метафизики стало трудно дышать.

Как Вы уже догадались, от действия к действию мрак сгущался. Во втором акте потолок стал серым, а в последнем акте стало так черно, что разглядеть персонажей было не просто. Впрочем, это, видимо, связано с отсутствием электриков. У бедных Лариных и Греминых некому было повесить люстру. Голые провода свисали с потолка, а зажженная люстра кособочилась в форме спрута на полу.

Однако вернемся к новым лицам. Фигура вторая. В программке мы обнаруживаем Фавна. Фавн не был знаком создателю оперы — что выпускник училища правоведения мог знать в те дремучие времена? Но и нам творческие задачи Фавна в спектакле не совсем ясны. Спору нет, рога у него красиво вьются, и косторезы много бы дали за такой объем сырья. Есть, правда, у Пушкина лицейский стишок «Фавн и Пастушка». Но в стишке у Фавна вполне определенные намерения по отношению к Лиле, открывшей ему при беге на длинную дистанцию все свои красы. Жолдаковский Фавн слоняется по сцене с неопределенными желаниями, насвистывая на свирели. Иногда вдруг выполняет роль секунданта Онегина и после смерти поэта жадно лакает что-то из алюминевой кастрюльки. Опять же метафизика! В финале Онегин сам напяливает фавновские рога — тонкий намек на то, что Гремин отбил у него Татьяну. И все же Фавн — не самая яркая новинка Михайловского театра.

«Не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить…»

Жолдак, подобно Онегину, любит «коснуться до всего слегка», учась понемногу. Фигура третья. Читая в детстве Пушкина, он запомнил что-то про «карлу», но где его встретил, не знает. По крайней мере, одним из главных действующих лиц оперы становится карлик с бородой (Алексей Ингелевич). Во сне Татьяны (в одной строке) мелькает карла с хвостиком. В «Руслане и Людмиле» мы найдем карлика бородатого, волшебника страшного Черномора. Карлик, обозначенный в программе, как Слуга Онегина хвоста не имеет, Татьяну не похищает и обязанностей слуги Онегина не выполняет. Хотя бы потому, что живет в холодильнике у Лариных. В течение всего действия он шествует из одного конца сцены в другую, растит до фантастических размеров бороду и меняет ее цвет: от белого к черному и обратно. Самое обидное: в самый напряженный момент Карла экспроприирует белую раскладушку у Татьяны (сцена «Письма Татьяны») и валится на нее измученный от психологического напряжения. Подозреваю, что Карла, позаимствованный из спектаклей Андрея Могучего, обозначает тайную недоброжелательность. Но это уже из «Пиковой дамы».

Онегин (Янис Апейнис) тоже смахивает на Германа, имея привычку входить через окно и буйствуя не в меру. Жолдак, человек сугубо серьезный, не почувствовал иронии в пассаже Пушкина о Вампире, Мельмоте и байронических героях. Онегин бродит по сцене с омерзительно неприятным байроническим выражением лица. И швыряет всех в другой конец белой залы: от Ольги до беспомощного месье Трике. Правда, с Ольгой он танцует рок-н-ролл.

Впрочем, это бы еще полбеды. Бегая от Александровского парка, где показывали недавно жолдаковского «Дядю Ваню», на репетиции «Онегина» (площадь Искусств), маститый режиссер перестал понимать, где Чехов, где Чайковский, а где он сам. Скажем, Татьяна так же выщипывала букет роз, как и Войницкий. В том и другом произведении для Жолдака очень важен сельскохозяйственный аспект. В «Дяде Ване» неотвратимо звучала тема коровьего молока (параллельно с темой яйценоскости). Кувшин с молоком выливают на голову Соне, остужая молодую страсть. Но в захудалом хозяйстве Войницких-Серебряковых молока было мало. В «Онегине» трехлитровые банки с полезным продуктом подносят постоянно, как боевые снаряды. Ленский при первом визите, не дождавшись угощения, пьет молоко из горла бутылки. За это Онегин, когда его покойный приятель залезает в напольные часы, как в гроб (после дуэли), выливает ему посмертно на голову несколько банок молока. Может быть, он хотел оживить приятеля или обелить? Не на все вопросы можно получить ответ. Например, в хоровой сцене «Девицы-красавицы» перед яблоневым садом выстраивали несколько рядов банок. Спрашиваю знакомых: «Будут ли яблони доить?» Не дают ответа. Или почему Няня, освобождая стиральную машину с тремя иллюминаторами от выстиранного белья так расстроилась, обнаружив черные трусы? Или они три минуты назад были белыми?

В чеховско-жолдаковских метаморфозах дядя Ваня почти по пьесе палит в Серебрякова из ружья. В «Онегине» главный злодей отстреливает воздушные шарики на балу у Лариных, намекая Ленскому: такая же участь ждет и тебя. В сцене дуэли, понятно, за окном летают черные шарики. Словом, мир художника един и разнообразен. Режиссер берет, что плохо лежит, у соседей и у себя, любимого.

«Я знал красавиц недоступных…»

Скользя по строкам моей реляции, пытливый читатель может поинтересоваться, в каком времени и пространстве происходит действие оперной премьеры? На этот праздный вопрос создатели спектакля дали четкий ответ в буклете: в «мифологическом пространстве рока и судьбы». Где еще Онегин, впервые знакомясь с девушкой (Татьяной), может, развлекая, щекотать её за бока, чему она, кстати, несказанно радуется. Прелесть в том, что все герои спектакля дома и в обществе держатся непринужденно. Татьяна, иллюстрируя свою «дикость» и «боязливость» в первом же эпизоде грохает белую вазу. Её тут же заменяют на черную. Ох, уж этот фатум! Дебошир Ленский на балу валит часы (в них его и похоронят) и сметает со стола бутылки. Возможно, обеспокоенный тем, что Ольга чуть что хватается за бутылку.

Шаловливая Ольга (Ирина Шишкова) вообще не стесняется никого. При гостях расстегивает кофточку и обмахивается полами, обнажая черный бюстгальтер. Ленский показывает, что не стоит заголяться прилюдно, но девушка упряма. Из-за стриптиза и ссора. Думаю, не на всякой дискотеке девушки демонстрируют свое белье и голое тело.

Впрочем, все это не случайно. Дело в концепции. В «Пиковой даме» есть три карты, у Жолдака в «Онегине» — три темы. Единственный, он разгадал «экстремальную чувственность музыки „Евгения Онегина“», которую Чайковский скрывал до сих пор от музыковедов и режиссеров. До тех вершин сексуальности, которые покорены Жолдаком в «Дяде Ване», на оперных подмостках он не удержался, но все-таки пылкость персонажей далека от канонов. В первом акте Ленский валил на пол Ольгу (Ирину Шишкову), но неудачно. В качестве компенсации перед смертью Ольга обцеловала Ленского всего. Не знаю, как Вы, но я бы не спел ариозо Ленского, если бы меня во время вокализации кто-то щекотно целовал в шейку. А Евгений Ахмедов даже не захохотал и сообщил собравшимся всё, что у него наболело про несчастную любовь и младость. И Татьяна в последней сцене вела себя не стандартно. Прежде чем отрезать: «Но я другому отдана…», Татьяна, уже без малинового берета, страстно зацеловала Онегина. После таких пылкостей я бы не поверил в эротическую однолинейность матери-супруги. Жолдак, тоже чувствуя шаткость её сексуальных позиций, решил показать, как весело она проводит рождество с дочкой и мужем, «в сраженье изувеченном». Но в заливистом её смехе было что-то истеричное. Всё-таки Онегин свирепее, с ним заведомо приятнее. Замечу также, хор в первой сцене исполняет песню, повернувшись к нам спиной, и карлик «с ученым видом знатока» ощупывает по очереди все попы хористок. Некоторые особенно активно. Ничего не скажешь, «Затея сельской остроты»!

«Или разыгранный Фрейшиц перстами робких учениц».

Вторая тема, обнаруженная у автора шести законченных симфоний, это двойничество. У Онегина, видимо, двойник-Карла с бородой. И еще Фавн. Относительно Татьяны можно сказать: у нее на балу в Петербурге появляется даже не двойник, а тройник. Куда только его включить? Еще при первом знакомстве «добрый мой приятель», прижавшись к стенке рядом с Татьяной, громогласно спрашивал: «Скажи, которая Татьяна?». К третьему акту он окончательно запутался. На сцену торжественно выплыли три черные дамы с пятиметровыми шлейфами и черными очками от солнца (на афише их именуют «Копии Татьяны»). Кто из них зловещая героиня, не мог, наверно, отличить и дирижер. Хотя мы-то, впившись в программку, твердо знали: это Гелена Гаскарова, так удачно провалившаяся в недавней премьере Мариинского театра «Моя прекрасная леди». Очевидно, лауреата международных конкурсов всегда посылают в зону риска.

Кстати, бал во дворце напоминает междусобойчик в привокзальном ресторане с тремя столиками. А уж когда Онегин вышел Мистером Иксом в чёрной полумаске, стало и совсем страшно. А ну как Татьяна начнет бить две стопки тарелок (сбоку) в образе мадам Каролины из оперетты Кальмана? Но дело кончилось тем, что Мистер Икс-Онегин начал складировать настенные часы, пытаясь наверстать упущенное время.

«Всегда довольный сам собой…»

Жолдак доволен — мы тоже. Спектакль в целом радует своим разнообразием. То принесут в снарядных ящиках черную гипсовую собаку, то белую. То демон Онегин подошлет Татьяне чёрные сапоги и чёрные бусы, то волчок. Волчок за три действия прожил сложную жизнь, и в последнем акте мать Татьяна резвится с уже изрядно подросшим волчком, проводя таким образом свои супружеские досуги. Кстати, волчок это уже из Чехова («Три сестры»).

Понятно, от таких оригинальных подарков молодая Татьяна не в себе, поэтому Няня её периодически взбалтывает. А тут еще допрос, почти, как в НКВД. Горничные в сцене письма вывозят стенку слепящих прожекторов, чтоб Татьяна раскололась и объяснила: «Со мной, дескать, то-то и то-то». Между прочим, никто не скажет, что Жолдак не проникся атмосферой пушкинской эпохи. Татьяна пишет письмо Онегину на стенке холодильника, однако ж гусиным пером и попутно согревает сердце двумя кусками льда, которые ей наколол Карла. Лед был — пламени не случилось. Уставши от графологических упражнений, девчушка, как была в модных сапогах, так и рухнула на освободившуюся раскладушку. Тут и Онегин с авоськой льда и в состоянии сомнамбулизма приходит побалакать с Татьяной в ночнушке. Если бы Татьяне дали волю… У-у-у. А так только обрезала сантиметров тридцать платья на имянинах и дала пощечину Онегину на балу вместо Ленского.

Вот в таких развлечениях Вы и проведете вечерок в Михайловском. Если не требовать многого (пения там особого, тонкости проникновения в музыку), то скоротать три с половиной часа можно спокойно, хотя не все выдерживают режиссерские экзерсисы. А у меня спокойствие олимпийское. В современном театре и не такое бывает.