«Маскарад Маскарад». М. Угаров.
«Приют Комедианта».
Режиссер Семен Александровский.

«Маскарад Маскарад» был написан в рамках лаборатории «Классика. Актуализация» (совместный проект «Мастерской на Беговой», ЦДР и Театра. doc). В рамках этой лаборатории появилась пьеса Максима Курочкина «Кандид» (по мотивам Вольтера), инсценировка лесковской «Леди Макбет Мценского уезда» Ярославы Пулинович, пьеса-лубок «Фалалей» Нины Садур (по повести А. Погорельского) и др.

Здесь уместно, мне кажется, вспомнить драматургов начала XX века, которые вернули на сцену античные сюжеты, растворив их в своих произведениях и поместив современного героя в пространство мифа.

Угаров помещает современного героя в пространство хрестоматийной драмы Лермонтова. Но суть та же — герои детерминированы определенными событиями, которые заданы изначально, и драматургу нужно как-то оправдать их, осмыслить согласно сегодняшнему дню. То есть речь идет о столкновении идей, мировоззрений эпохи романтизма и XXI века. Человеку нынешнего столетия, по мнению Михаила Угарова, незнакомо, например, понятие чести, столь характерное для творчества Лермонтова. Драматург часто повторяет, что после Освенцима и ГУЛАГа руководствоваться кодексом чести невозможно и даже просто как-то неприлично. Так почему же Алексей (Арбенин) убивает Нину? Нет, не из ревности и не ради восстановления чести — он холоден и рассудочен. В своих поступках этот герой руководствуется стремлением восстановить «равновесие». Мы живем в мире, где нет универсальных нравственных норм. Есть только личное равновесие, найти которое стало задачей человека XXI столетия.

Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Пичугина.

Там, где нет равновесия, по Угарову, всегда война. Поэтому Арбенин XXI века — человек войны. Он нашел свое личное равновесие в тихом праведном браке. А потеряв его, снова ушел на войну. Убийство жены для героя — акт восстановления равновесия.

Пьеса вышла, пожалуй, слишком «сделанной», нарочито литературной, нагруженной интеллектуальными сентенциями и пространными размышлениями. Драматург не прячет свои мысли за художественными метафорами, а буквально декларирует их.

Режиссер Семен Александровский не стал уходить от декларации, а, напротив, сделал ее основой своего спектакля, который носит жанровый подзаголовок stand-up. Стендап, как известно, — разговорный жанр, юмористическое выступление перед живой аудиторией. Проще говоря, человек выходит на сцену и смешит людей. Главное в этом жанре — его минимализм. Поэтому в спектакле Александровского нет ничего лишнего. Только четыре актера, которые все время остаются на сцене, два стула и микрофоны — к ним подходят персонажи, чтобы прочитать свои монологи. Однако стендап рождается, когда комик общается с залом. Ему нужно не просто озвучить некий текст, ему нужно расшевелить, разговорить конкретную аудиторию. Это очень живой, импровизационный по своей сути жанр. В спектакле Александровского взаимодействия актеров со зрителем нет. Тяжеловесный, нагруженный смыслами текст Угарова тонет в таком прочтении, воспринимается как бессмысленная болтовня.

Нельзя не вспомнить постановки Ивана Вырыпаева, с эстетикой которых Александровский явно вступает в диалог. Герои Вырыпаева так же, зачастую, играют на пустой сцене, имея в своем распоряжении только микрофон и скудный запас движений. Но его драматургия принципиально иная — в структуре пьес Вырыпаева уже заложены «надтекстовые» смыслы, которые выявляются на сцене при взаимодействии текста с актером. Для этого действительно достаточно одного лишь ритмизованного прочтения монолога с грамотно расставленными акцентами.

Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Пичугина.

Совсем не то у Угарова. «Маскарад Маскарад» — пьеса, скорее, литературоцентричная, и создание «надтекстовых», театральных смыслов в данном случае — задача режиссера. Надо сказать, что в спектакле самого Угарова артисты просто и обыденно присваивали этот щегольской текст. Персонажи обладали живыми конкретными характерами — самих исполнителей. Критик Кристина Матвиенко в своей рецензии на спектакль Угарова в ЦДР писала о том, что Алексей (Арбенин) и Дмитрий (Звездич) буквально списаны с играющих их артистов — Е. Корешкова и А. Молочникова. Автор рецензии считает, что пьеса обретает жизнь только тогда, когда актер присваивает текст на сцене.

У Александровского персонажи намеренно плоские. Описать их можно буквально тремя словами: жена героя (Диана Зябкина) — красивая кукла, дура; друг героя (Максим Толстиков) — гламурный красавчик в пиджачке с укороченными рукавами, его любовница (Алена Бондарчук) — женщина среднего возраста, ни стара, ни молода, сексуально невоздержанна.

Арбенин Максима Фомина (Арбенин условно, потому как в спектакле у персонажа нет фамилии) не столь однозначен. Его интонационные характеристики менее «картонные», их скорее назовешь нейтральными. И самое главное — в актерском существовании чувствуется ироническое отстранение, без которого в предложенной режиссерской схеме смертельно скучно зрителю, так как наблюдать практически не за чем.

Герои едут на маскарад после первого же диалога, и с этого момента в спектакле фоном почти все время звучит клубная музыка, слегка затихающая, когда тот или иной персонаж, пританцовывая, произносит свой монолог. Практически все действие происходит в модном танцевальном клубе. Сценические костюмы героев соответствуют обстановке: девушки на высоких каблуках, с агрессивным макияжем и распущенными волосами. На потолке крутится дискотечный зеркальный шар, освещая сцену движущимися бликами. В маскараде Арбенин появляется в летном шлеме, таком, как у Зиг-Зага в известном диснеевском мультике, а его друг — с женскими трусиками на голове. С другом все понятно — здесь он охотник за дамочками. С Арбениным сложнее. Как известно, люди, прячась под масками, раскрывают свою истинную суть. У Угарова Арбенин превращается в настоящего летчика времен Первой мировой. Война для этого героя никогда не заканчивалась. А вот зачем этот атрибут понадобился герою Александровского, расшифровать не удается. Возможно, просто по фану — почему бы и нет.

Режиссер не дает возможности зрителю разобраться со смыслами, заложенными в пьесе. Возможно, это полемический жест Александровского против литературоцентричности текста? На протяжении спектакля герои периодически рисовали белым мелом на черном заднике. В первой сцене героиня Алены Бондарчук отходит от микрофона и рисует дверь. Сделано это для того, чтобы Арбенин мог промахнуться мимо нее (узнав об измене жены, он физически теряет равновесие и не может попасть в дверной проем). Итак, когда это происходит, жена очерчивает мелом фигуру мужа, распластанную рядом с дверью, как бы фиксируя позу трупа. Надо думать, что режиссер таким образом обозначил смерть героя (что не мешает Арбенину-Фомину впоследствии «ожить», действовать и, в соответствии с первоисточником, убить жену). И вот перед нами уже две фигуры — мужская и женская, начерченные белым мелом на черной стене. В финале спектакля поверх этих контуров начинает медленно двигаться полоска света, дублируя меловые линии и как бы иллюстрируя графически повторение слов в названии пьесы: «Маскарад Маскарад».

Итак, Угаров убивает героев Лермонтова, а Александровский убивает героев Угарова. Равновесие восстановлено. Тем более что Угарова уже называют классиком новой драмы. А классика, по Угарову, требует адаптации.

Посторонним в этой полемике оказался зритель, который, скорее всего, незнаком с новейшим «Маскарадом». И что ему деконструкция деконструированного текста? Благо, что спектакль длится всего час.

Не покидает ощущение, что текст о спектакле «Маскарад Маскарад» не может содержать длинных предложений, слов, мыслей. Все кратко, в один слог. Ритм — по-прежнему главное. Он не слишком быстрый, но есть. Пульс. Бьет. Четыре героя. Четыре существительных. Штраль — секс. Звездич — блуд. Нина — ложь. Арбенин — …Арбенин… Стоп. Кто все эти люди? В программке к спектаклю только имена и фамилии актеров, ролей нет. В пьесе М. Угарова — только условные имена (некоторые в скобках), и они могут быть заменены на имена актеров — Максим, Алена, Максим, Диана. Значит, этот в модном свитере и горчичного цвета брюках может и не быть Арбениным, а эта на каблуках, в модных штанах и с длинными волосами — не баронесса Штраль? Все так. Некие герои, наши современники, обожающие стендап, парами выходят к микрофонам и задвигают свои многословные диалоги. Слов, действительно, много, и вначале это остроумные скороговорки двух мужчин о карточной игре, маскировке, апокалипсисе, спасении и пр. Да на самом деле обо всем. Жанр узнается моментально. Но в течение действия от схожести с наверное лучшими образцами стендапа (возьмем для примера Эдди Иззарда, хоть он выступает соло и вообще не похож) спектакль скатывается к худшим вариантам комедийных шоу, где надо подкладывать закадровый смех.

Максим Фомин (Алексей).
Фото — Дарья Пичугина.

Условный «Арбенин» выпадает из ряда, хоть он и тщательно маскировался под односложное слово. Не мозг, нет. Ирония — да. Обаяние — да. Но при этом зануда, и дотошный. К тому же летчик, знающий, как сделать «мертвую петлю». На маскарад он надевает маску — кожаный шлем летчика и летные очки, и читает в сторонке. А дома он натягивает на руки толстые тапки как перчатки и, выставив их перед собой, танцует. Странный.

Подозревая жену в измене, «Арбенин», пытаясь выйти, промахнется дверью, и «Нина» обведет мелом его контур на стене. Разбился. Ну, точно. В середине спектакля. А что так? Все просто: побоялся взрослеть, стареть, медленно умирать. Ну и травить «Нину». «Арбенин» удивляется сам себе, ведь раньше он ни за что бы не надел тапки. А теперь — «еще танцую, но уже в тапках». Молодость прошла, а зрелость напрягает. Это в спектакле. А в пьесе этот персонаж желает обнулиться, чтобы прочитывать все как книгу: игроков, женщин. Желает быть никем, быть неузнанным и др., ну и зрелость, само собой, напрягает.