Леонид Генрихович Зорин ушел в 95 лет. Трудно себе представить: его начали печатать в 1935-м… Еще труднее найти тех, кто внятно помнит его театральные триумфы, будь то «Варшавская мелодия» или «Декабристы» в «Современнике», кто видел прогоны «Диона» — кажется, единственного запрещенного спектакля Г. Товстоногова — и смотрел выпущенного «Диона» («Римская комедия» в Вахтанговском…).
О Леониде Зорине сегодня говорят люди совсем другого поколения, Марина Дмитревская и Виктор Шендерович.

Леонид Зорин.

Марина Дмитревская Есть театральные имена, с которыми так или иначе прожита жизнь: еще в средней школе — абсолютное, вот абсолютное впечатление — «Варшавская мелодия» в Театре Ленсовета с Алисой Фрейндлих…

Потом был шестидесятнический фильм «Друзья и годы», был томик пьес Зорина, прочитанный в десятом классе, была легенда о «Декабристах» в «Современнике». И, конечно, насквозь прошили десятилетия «Покровские ворота», фильм Михаила Козакова… При том что Зорин не был никаким диссидентом, его пьесы напитывали нас очень важным, делали прививку такой свободы, давали такое трагическое ощущение советских границ, за которые хочется выйти — хотя бы в Польшу (как ты догадываешься, я о «Варшавской мелодии»), такое нежелание быть советским виноделом Виктором, для которого карьера важнее любви… Старшие передавали слухи о «Римской комедии», и что там должно было произойти, чтобы самому Товстоногову не выпустили спектакль…

Виктор Шендерович Я не могу назвать Зорина хорошо знакомым человеком, хотя немного с ним общался. Но когда в 1991 году «наши» взяли власть, то получилось очень смешно: Евтушенко и Черниченко в Доме писателей поднятием рук приняли в Союз писателей триста человек молодых писателей. Это была бессмысленная революционная акция, кого вспомнили — того приняли, главное, чтобы ты был за Ельцина. И именно Зорин дал мне тогда рекомендацию.

Что важно? Что он очень давно был классиком, при этом, конечно, весь воздух его пьес — это воздух свободы, ты права, это воздух ума, иронии, трезвого взгляда. Это такая прекрасная советская школа, можно вспомнить и поставить рядом Юрия Трифонова. Конечно, он был советский писатель, ни разу не вышедший за флажки, не участвовавший ни в каком «Метрополе», и это была позиция многих, в том числе Твардовского: жить здесь, печататься здесь и по тем правилам, которые диктует время. Не Ерофеев, не Высоцкий, не Шаламов, но ведь было важно и то и другое. Каким воздухом свободы нас напитали те, кто был советскими писателями. И Шварц, который раздраженно отзывался о попытках Зощенко конфликтовать с режимом, Шварц, который умудрился напечатать все свои пьесы, включая «Дракона». Это были люди, которые не ложились на амбразуру, но обыгрывали все внутри текста. И это был дар — умение выигрывать в позиционной игре.

Дмитревская Зорин был слишком умен и аналитичен.

Шендерович Я бы не сказал, что Ерофеев или Высоцкий были глупы, это просто другая природа дара. Это органика. Он мог сказать то, что хотел, не выходя за флажки. И эти люди — внутри правил — напоили нас огромной свободой. Трифонов, Зорин…

Дмитревская Ну, и Володин. Недаром «Варшавская мелодия» остается репертуарной, как и «Пять вечеров». В МДТ она идет (премьеру играли Уршула Малка и Данила Козловский), на Малой Бронной до сих пор аншлаговый спектакль — с Юлией Пересильд и Даниилом Страховым.

Шендерович Леонид Генрихович Зорин — классик во всех смыслах. «Варшавская мелодия» и особенно «Покровские ворота» — это счастливая судьба драматурга. «Варшавскую» играли великие актрисы.

Дмитревская Всесоюзных Гелен, считается, было три: Юлия Борисова в Москве, Алиса Фрейндлих в Ленинграде и Людмила Крячун в Свердловске.

Шендерович А Ада Роговцева? Роговцева! Сравнительно недавно я спросил ее, видела ли она других Гелен. И она ответила замечательно: «Алиса талантливее меня, а Юлия красивее». Интересно было бы посмотреть эти спектакли сейчас, другой оптикой.

Дмитревская  Ну, есть большие записи, я их иногда пересматриваю. И почему-то всегда хотелось соединить Фрейндлих и Ульянова, две этих природы. Алисе-Гелене не везло с Викторами, только один период в спектакль вошел Анатолий Солоницын. Но он недолго проработал в Ленсовете.

Шендерович Зорин — крупный советский писатель. А у советского писателя всегда был выбор: можно было идти, условно говоря, в Рылеевы, а можно в Пушкины.

Дмитревская К слову, о Пушкине. Едва ли не лучшая пьеса о Пушкине написана именно Зориным. «Медная бабушка». Умнейший текст, прекрасный был спектакль во МХАТе (тогда не дали сыграть Пушкина Ролану Быкову, но Ефремов тоже играл замечательно). Зорин брал самый, быть может, мрачный период пушкинской жизни. Еще на памяти у всех «Клеветникам России» («Вещь высокая, прекрасная», — говорил Жуковский, а приехавший из Польши Абас-Кули-Ага — как мудрый молчаливый укор Пушкину). Скука, ощущение творческой и гражданской несостоятельности. «Диалоги» этой пьесы были преддверием диалогов зимы 1837-го, и Зорин справедливо полагал, что на Черную речку Пушкина привел не Дантес, а взаимоотношения с властью и самим собой: зависимость от царя и его субсидий, мечты о работе и невозможность уехать от столичных архивов, презрение к свету и дворянская кичливость. Спроси меня, Витя, от какого спектакля осталось сильнейшее ощущение эпохи застоя, — и я скажу: от «Медной бабушки» Зорина, пьесы про А. С. Пушкина. И, конечно, Ефремов этим текстом и этими темами боролся со штампами пушкинских спектаклей, с Пушкиным, прикусывающим в порыве вдохновения гусиное перо… Кстати, двадцать лет спустя Пушкина в телефильме «Медная бабушка» у режиссера Михаила Козакова сыграл Виктор Гвоздицкий.

Шендерович А «Покровские ворота» сделали его не просто любимцем публики, которая, по определению, меньше, чем население. Он ушел после фильма Козакова в пословицы и поговорки, как Грибоедов. Козаков вынул удивительные вещи, услышал, насытил музыкой и ностальгией. Но и написано было так, что вшивый интеллигент Хоботов — комическая фигура, к которой, по законам советской комедии, мы должны ощущать брезгливость, — выходит героем.

Дмитревская  Да, и опять тут было про свободу, и, кстати, за личный, лирический выход за флажки. Знаешь, казалось бы, Козаков, что называется, «закрыл тему», но вот недавно я видела в Красноярске спектакль Олега Рыбкина, так что пьеса живет.

Шендерович Зорину выпало редчайшее счастье стать частью национального мифа. Десятки реплик («Резать, не дожидаясь перитонита») вошли в сознание, мы откликаемся на них, и это то, что отчасти делает нас нацией, дает внутреннее единство либералов и консерваторов. Они откликаются…

Дмитревская  И, наверняка, не помнят автора сценария.

Шендерович Так это же счастье — уйти в фольклор… И ведь поразительно — он писал до последнего дня. Когда-то назвал себя «машинкой по производству текстов», но если вдуматься — какое счастье знать, для чего просыпаться… Счастливая огромная реализованная судьба.