На мощеный двор, остекленные лестницы и красно-коричневое здание в солнечном, совсем не петербургском свете в тот день накатывали волны людей. В нашей жизни всего с избытком, кроме событий, безоговорочно позитивных и рассчитанных на перспективу. Питер — известная кузница. На сей раз, к счастью, не истории: здесь будут коваться новые поколения российской режиссуры, театральных экспериментаторов, сценографов, драматургов. Александринский театр представил городу и стране театрально-образовательный комплекс с иголочки. Площадь — десять с лишним тысяч метров. Архитектор — Юрий Земцов. Здание беспримерного технического класса, вписанное в квартал, некогда спроектированный Росси.

Genius loci тут Федор Михайлович Достоевский.

Он и был ключом торжества.

Во-первых, новое здание расположилось внутри ТЦ «Достоевский» (оксюморон эпохи). Во-вторых, на открытии портреты, тексты и проза Достоевского были главными. В-третьих, испытание Достоевским наглядно показало: самое изощренное видео не перехлестывает гениальное слово.

Одним из чудес открытия был вертикальный экран в фойе. На нем высился Достоевский в визитке и повторял все движения юной девы, танцующей перед экраном.

Красный кирпич кладки девятнадцатого века соседствует со стеклом, белые стены и высокие окна — с красными, синими и зелеными бессолнечными пространствами внутренних помещений.

В дневниках 1873 года Достоевский писал: «Люди, люди — это самое главное. Люди дороже даже денег. Людей ни на каком рынке не купишь и никакими деньгами, потому что они не продаются и не покупаются, а только веками выделываются; ну а на века надо время, годков этак двадцать пять или тридцать, даже и у нас, где века давно уже ничего не стоят. Человек идеи и науки самостоятельной, человек самостоятельно деловой образуется лишь долгою самостоятельною жизнию нации, вековым многострадальным трудом ее — одним словом, образуется всею историческою жизнью страны».

Этой задаче новый проект и призван служить. Это второе историческое деяние Валерия Фокина за его десятилетие в Петербурге (первое — любовная реконструкция и реставрация Александринки). Теперь город обладает лабораторией-мастерской, где можно превзойти ремесло театра от слова до образа, от постановки до техники. Театр здесь понят как синтетическая работа драматурга, режиссера, сценографа и технолога. Метод: профессиональный класс, образованность и самые современные технические возможности. На выходе — новое поколение театральных людей, театр будущего.

Учебный корпус включает учебную сцену, несколько проектных бюро, медиа-класс для моделирования спектаклей, мастерские сценографов и технологов, аудитории, медиатеку, видеостудию с возможностью дистанционного обучения, монтажные, аппаратные, аудиостудии. Здесь 54 веб-камеры, оптоволокно, многопотоковый интернет, оnline-трансляции с любой площадки.

…Проходим в темноту двухъярусного помещения учебной сцены, где за экранами «маков» сидят магистранты Петербургской театральной академии, идет эксперимент по созданию net-драматургии: попытка писать вместе в Сети online-пьесу на темы Достоевского. К сотрудничеству привлекаются удаленные пользователи.

…Попадаем с помощью Ф.М.Д.-ключа в экспериментальную студию, зрители и участники сидят на полу; день Сонечки Мармеладовой в рамках проекта Валерии Сурковой и Натальи Ворожбит. Актрисы Юлия Марченко и Виктория Ротанова взаимодействуют с «дополненной реальностью» хромокея, зеленого экрана, на котором жизнь сталкивается с фантомами.

…Рассаживаемся в зале перед сценой-трансформером. Спектакль питерского театра AХE о последней минуте жизни Свидригайлова демонстрирует фантастические возможности света, звука, трансформаций пространства.

Худрук Александринки, оценивая возможности здания, мечтательно завел глаза к лепному потолку старой Александринки, вздохнул: «…Было б мне меньше лет, я бы вообще отсюда не выходил…»

Ну а главным театральным жестом дня стал спектакль-проект Фокина с молодыми режиссерами, в котором все на равных сочиняли сегодняшний «Невский проспект». Его красота и масштаб обеспечены рассадкой зрителей: им со стороны сцены открывается один из самых совершенных театральных залов мира. В спектакле работает вся его вертикаль: по ярусам вверх взлетают влюбленные, паря над Питером, как любовники Шагала, проходят парусники с алыми парусами, расцветают букеты салюта.

В программке стоит фраза не без остроумной двусмысленности: «В проекте могут быть использованы фрагменты произведений Н.В. Гоголя». Гоголей тут много: продолговатые существа цилиндрической формы, оканчивающиеся узнаваемым гоголевским профилем, — и на сцене, и в ярусах, везде.

В этом спектакле, на мой вкус, два лидера: Николай Мартон и Валентин Захаров. Мартон играет (ему это и изображать-то не нужно) существо старой петербургской культуры, сложно устроенную человеческую особь с воспоминаниями и ассоциациями, осознающую закат всего вокруг.

А молодой Валентин Захаров — Нурика, человека из ямы, которую никак не закопают, который кажется смиренным «чуркой», а на самом деле являет современную модификацию Хлестакова. Наблюдать, как восточный симпатяга постепенно, от рассказа о правильном плове, агрессивно входит в роль хозяина проспекта, будто джинн, закручиваясь в спираль воображаемой, а может быть, и реальной власти над всем и вся, вопя: «Путин, Птавченко и я!» — смешно и печально. Вообще, спектакль вышел печальным и смешным. Вобрав весь ужас нынешнего Невского, подернутого чадом страстей и чаяний ментов, шлюх, нищих, воров, гастарбайтеров, приезжих, застилающий прошлое, как чад шаурмы.

Внутри этой премьеры состоялась и другая. Александринский театр если и слышал такую лексику, то в закулисье или с колосников. Со сцены, с ярусов — впервые. Без мата выразить дух сегодняшнего Невского не выйдет — решили молодые партнеры Фокина по режиссерскому проекту. И им, что называется, позволили.

Понятно: предельное состояние нынешнего общества и власти — порождает предельность языка. Но сама по себе обсценность почти всегда пожирает художественность, как если б стены Росси заклеивали фотообоями. Мат и видео сегодня метаморфизируют театр, мутирует сама его природа. По мне: если мат — непременное условие выражения молодой режиссуры, пусть отображенное будет если не гениальным, то таким же сильным, как эти средства. Но куда там!..

В спектакле очень заметны швы между режиссурой и опытами. Есть качество, обеспеченное матерыми профи, среди которых Владимир Лисецкий, Семен Пастух, Дамир Исмагилов. Есть молодые режиссеры — Владимир Антипов, Дмитрий Егоров, Алексей Забегин — кто-то раскован, а кто-то всего лишь расслабленно-банален — и в сценическом ритме, и в мысли. И есть Фокин.

Как-то он рассказал: приехал на мастер-класс и застал молодых западных коллег за подбором лучших мизансцен из двадцати предложенных компьютером. «Закройте экраны!» — со свойственной ему «мягкостью» предложил мастер. Театр все больше становится технологией, но его живая суть от этого лишь возрастает в цене. И по-прежнему трудно заставить Достоевского плясать под свою дудку.

Одно из достоинств «Невского проспекта» — зеркальность: происходящее на сцене прямо высмеивало многое, находящееся в зале. Рефрен спектакля — «зачем здесь я?» — вырастал до рефрена всего проекта. Главное в котором — простая цель: насытить его талантом.