В программе фестиваля, проходящего на сцене Национального театра — спектакли из Румынии, Швеции, Дании, Польши, Литвы, Латвии, Македонии, Венгрии, Норвегии, Италии, России. Постановки прославленных мастеров — Кристиана Люпы, Эймунтаса Някрошюса, Римаса Туминаса, Валерия Фокина, Сильвиу Пуркарете, Аттилы Виднянского, Алвиса Херманиса соседствуют с работами молодых режиссеров и вчерашних студентов (так выпускники Школы-студии МХАТ, ставшие «Июльансамблем», сыграют «Фро» по Платонову).

Одним из самых ожидаемых событий для венгерских театралов стал приезд Александринки с «Преступлением и наказанием» Атиллы Виднянского (художественного руководителя Национального театра и фестиваля MITEM).

В 2016 году Александринка и Национальный театр Будапешта совершили взаимовыгодный обмен худруками. Валерий Фокин уехал в Будапешт ставить «Крокодила» по рассказу Достоевского. А Атилла Виднянский с актерами Александринки приступил к «Преступлению и наказанию».

Сошедшиеся встык в программе MITEMA постановки вступили в диалог неожиданный и продуктивный.

В противоположность концентрированному полуторачасовому спектаклю-высказыванию Валерия Фокина Аттила Виднянский создал зрелище в духе эпического театра долгого дыхания (спектакль идет 5 с половиной часов).

Валерия Фокина интересовал Достоевский — предтеча Кафки и театра абсурда. Аттилу Виднянского — мастер полифонического психологического романа.

«Крокодилизация» общества и мира в спектакле Фокина оказаны в формах театра острой социальной метафоры (в духе послереволюционных экспериментов Всеволода Мейерхольда).

Аттила Виднянский поставил образцовый спектакль психологического театра виртуозного актерского мастерства (сценическая традиция, начавшаяся «Братьями Карамазовыми» Немировича-Данченко). Центральной темой александринского спектакля стал вызов маленького человека, решившего исправить мир при помощи топора.

Смелость сценических пародоксов, как и изысканную отточенность формы венгерского «Крокодила», русские зрители смогут оценить в ноябре, когда спектакль будет показан на сцене Александринки в рамках театральной программы Культурного форума.

Для венгерского зрителя «Преступление и наказание» из Петербурга стало опытом взгляда на проблемы современного мира через призму романа Достоевского.

Кажется, все писавшие о «Преступлении…» отметили желание Аттилы Виднянского сохранить все основные линии романа, объясняя это несколько несовременное желание режиссерским пиететом к автору, возвращением литературного театра, и т. д. Между тем, для Аттилы Виднянского само преступление Раскольникова — следствие и часть огромного универсума, чье несправедливое устройство и сводит с ума честного, идейного, бескорыстного юношу.

Раскольников-Александр Паламишев гуляет по сумеречному городу, где со всех сторон на него обрушиваются сцены нищеты, пьянства, разврата. Зазывно улыбаются проститутки, привычно пьют в кабаке алкоголики. Где-то бьют лошадь. А Мармеладов-Сергей Паршин рассказывает нехитрую и раздирающую историю гибели своего семейства: о своем пьянстве, болезни жены, голодающих детках, дочке Соне, пошедшей в проститутки, чтобы накормить малышей. Рядом и встык — мать Раскольникова-Мария Кузнецова повествует об испытаниях, выпавших на долю его сестре Дуне, и о том, как она идет замуж, чтобы помочь и матери, и брату… «Дуня, как Соня, тоже себя для родных продает!», — подытожит герой…

Старуха-процентщица-Елена Немзер не только занижает деньги за заклады, но и тиранит сестру, беспощадно уничтожая «приплод» ее гулящей жизни.

Страдания слабых мучают этого Раскольникова, поставленного свидетелем несправедливости мира. И остро переживая свою беспомощность перед потоками горя, герой решает навести порядок, подняв топор. Так сегодняшние «идейные убийцы» одевают пояс шахида, берут автомат, садятся за руль грузовика…

Сценографы Мария и Алексей Трегубовы создали на сцене сумрачный серо-белый мир. Разрубленная пополам лошадь. Половинки стульев, как будто выплывшие из очередной современной инсталляции. Красным пятном горит кровь на стене возле двери процентщицы. Синеют вопросы Лебезятникова. Дразнится якобинским пурпуром шапочка Порфирия Петровича- Виталия Коваленко.

Шут, гаер с интонациями раешного деда, этот Порфирий Петрович только изредка вдруг как-то оплывает и тухнет лицом. Когда деловито вытащит гвоздь из прибитой Раскольниковым к земле Библии. Когда будет уговаривать Раскольникова прийти с повинной: «Может это вас Бог испытывает… А я — человек поконченный!».

Если верить, что каждое человеческое преступление — гвоздь в Божье тело, то когда-то этот Порфирий тоже вогнал свой…

Это пекущее чувство вины роднит Раскольникова с его преследователем. Да и Свидригайлову оно не чуждо.

Такого Свидригайлова, каким играет его Дмитрий Лысенков, русская сцена еще не знала. Черт из табакерки в модном пальто в шахматную клетку с тросточкой в руках. Шулер, убийца, сладострастник, растлитель… Список грехов можно длить и длить. Раскольников смотрит на него с гадливостью, ужасом, но и с чувством какого-то гнусной внутренней близости…

«У нас много общего!» — поощрительно подмигнет ему Свидригайлов… И то, что Раскольникову внутренне нечего возразить против его развязного «а старушек, значит, чем попало лущить можно?», — будет для него куда более сильным нравственным ударом, чем даже приходящие призраки убитых — старухи и ее беременной сестры…

Что делать, если вступив на тропу идейной войны с миром, — ты с неизбежностью убьешь вот такую случайно подвернувшуюся Лизавету?

Раскольников почти со злобой вопрошает Соню-Анну Блинову: чтобы маленькой Полиньке было хорошо, разве не стоит убить какую-нибудь ничтожную и зловредную вошь?

Соня пугается вопроса: «разве я поставлена судить людей?»… Никто не поставлен. И никто не имеет права решать: кому жить, а кому умереть. Тем более, что в любом крокодиле может вдруг проснуться человеческое естество. Любая темная душа может воскреснуть, опамятоваться, покаяться. Идет на лобное место Раскольников. Раздав все свои деньги на добрые дела, берет в руки пистолет Свидригайлов…

Аттила Виднянский дает ему длинную-длинную сцену, когда рука отказывается нажать курок, когда все человеческое естество содрогается от страха смерти. Но Свидригайлов все-таки находит в себе силы нажать курок.

И тогда Раскольников кланяется земле и произносит вслух: «Я убил»…