Александринский театр открыл новый сезон премьерой спектакля «Преступление и наказание» в постановке режиссера Аттилы Виднянского по роману Ф. М. Достоевского.

Роману в этом году исполняется 150 лет, Достоевскому — 195. Несмотря на внушительные цифры, текст романа звучит со сцены современно. И, может быть, этот звучащий текст — самое большое достоинство постановки.

«Преступление и наказание» венгерского режиссера — спектакль без русского контекста сценических версий от Юрия Любимова до Григория Козлова и недавней постмодернисткой зарисовки АХЕ. Виднянский воспроизводит классический текст русской литературы через европейскую традицию восприятия Достоевского.

Происходящее в спектакле — проекция сознания современного читателя — сон. А сам спектакль — эклектичный, без привычной ансамблевой актерской игры, без Петербурга, в конце концов. Его герои помещены в абстрактный мир. Сценографы Мария и Алексей Трегубовы создали обобщенное сюрреалистическое пространство коллективного бессознательного «Преступления и наказания». О Петербурге Достоевского, душном мире тесных «углов» напоминает лишь усеченная мебель: половинки венских стульев, фрагменты столов. Время действия — «чрезвычайно жаркое время», июль — заменен белой, холодной декорацией в духе дизайнерских решений Баухауза, которая стремится разлететься, распасться на фрагменты и составные части. Персонажам в ней холодно, неуютно.

В центре спектакля фигура Родиона Раскольникова (А. Паламишев), совершившего идейное убийство старухи-процентщицы. Однако нельзя сказать, что Раскольников А. Паламишева главный герой спектакля. В нем не чувствуется харизмы Свидригайлова, одержимости Порфирия и главной черты Раскольникова Достоевского — гордыни, наполеоновских амбиций «двуногой твари», породившей роковую мысль о соперничестве с Богом.

Гораздо более мощными и законченными смотрятся роли его двойников. Наглого, развязного и трагически одинокого Свидригайлова, которого Дмитрий Лысенков наделил отрицательным обаянием, инфернальной ловкостью движений и экстравагантностью булгаковского Коровьева. И Порфирия Петровича (в исполнении Виталия Коваленко внешне похожего на расслабленного хипстера) — городского сумасшедшего. В этом спектакле-сне Порфирий не страдает вместе с Раскольниковым, а скорее получает от мучений своей жертвы сладострастное удовольствие палача. Неслучайно он щеголяет в красной шапке. Она смотрится вполне символично на голове этого психоделического док-тора с садистскими наклонностями.

Смыслы здесь возникают из ассоциаций, клише и отражений сюжета. Заставляя задуматься о реальности происходящего, в излишне подробной сцене похорон Мармеладова, превращенных в жутковатый карнавал, появляются живые мертвецы: виновник торжества Мармеладов (С. Паришин) и убиенные ранее старуха-процентщица (Е. Немзер) и ее сестра Лизавета (Е. Зимина). Возникает даже космонавт СССР, не иначе как пародийный намек на сверхчеловека.

Роман перенесен на сцену подробно, вплоть до эпизодических лиц. Тщедушный Лебезятников (Иван Ефремов) у Достоевского — пародия на социалиста, ратующего за самоопределение женщин и свободную любовь, на деле аферист, лелеющий «соблазнительные» идеи, но в отличие от Петруши Верховенского из «Бесов» еще сохранивший совесть. В спектакле он — нелепейший персонаж из начала 1990-х — в длинном плаще и шапочке-петушке. Он существует на контрасте с современно одетыми Раскольниковым и Разумихиным (В. Шуралев играет простака в футболке с Гагариным и конверсах) и опереточным злодеем Лужиным (В. Захаров). Но его проникновенная демагогия заставляет вспомнить о сегодняшних политических фриках.

Особняком стоит сцена поминок Мармеладова, где солирует Катерина Ивановна (Виктория Воробьева). Если о Порфирии и Свидригайлове в этом спектакле можно спорить — герои ли они Достоевского или в их ролях больше привнесено артистами, режиссером и художниками, то фигура Катерины Ивановны не вызывает никаких сомнений. Воробьева играет болезненно нервную, «униженную и оскорбленную», но гордую женщину, находящуюся на грани сумасшествия. Она раздражена до крайности и даже зла. Ее выходки и речи были бы смешны, но актриса сумела передать внутреннее достоинство и совестливость своей героини, противостоящие безжалостной грубости окружающей ее жизни. Именно эти черты делают образ Катерины Ивановны особенным и в романе Достоевского и в его новой сценической версии. Ужин, устроенный для толпы бродяг, сцена обвинения Сони Мармеладовой (А. Блинова), сцена с детьми и финальный танец — эмоциональная кульминация постановки.

Нельзя не сказать о дебюте на сцене Александринского театра Анны Блиновой. Наивность, доброта и глубокая, ничем непоколебимая вера, присущие образу Сони Мармеладовой, возникают в ее игре органично, без лишнего акцентирования, в простых движениях, взгляде, интонации голоса. Актриса раскрывает мир своей героини не сразу, а постепенно, шаг за шагом, и к финалу Соня закономерно становится одним из главных смысловых полюсов спектакля. Блинова отлично показывает то, чего пока не видно в игре А. Паламишева в роли Раскольникова — движение, развитие роли. Как этот персонаж от атеизма, от своего сна о замученной лошади, приходит к вере, принятию мира и своего пути в нем.

«Преступление и наказание» поставлено Виднянским в стиле большого спектакля, в котором много намешано: наполненные метафорическим смыслом декорации, музыка, массовые сцены, целый ряд интереснейших актерских работ, парадоксальные костюмы, наконец, мастерски выполненная Д. Исмагиловым световая партитура. При всем этом внимание зрительного зала сфокусировано на тексте классика. По нынешним временам — рискованный шаг. Но зрительный зал следит, напряженно вслушиваясь на протяжении пяти с половиной часов в диалоги и монологи персонажей. И надо отдать должное Александринскому театру, включившему спектакль не только в фестивальную афишу, но и в репертуар. Не всякий решится на такое и не всякий победит.