Открытие

Гоголь в «Невском проспекте» дивится заглавному герою: «Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня!» Александринский театр, как известно, помещается на Невском, и открытие Новой сцены (точнее, театрально-образовательного медиакомплекса) было накрепко привязано к петербургскому контексту, а премьера «Невского проспекта» на сцене исторической — прямо ему посвящена.

Бригада постановщиков форума-открытия во главе с Андреем Могучим съехидничала по поводу нового здания Мариинского театра, с помпой презентованного двумя неделями раньше. Мариинку-2 народные ценители прекрасного окрестили торговым центром — александринцы в ответ назвали свой перформанс «ТЦ Достоевский». Двор-колодец — эмблема Петербурга Достоевского, чрево города, скрывающееся за имперскими фасадами. Комплекс как раз упрятан во дворы, внутрь квартала между парадным зданием театра Карло Росси и Фонтанкой. Если Мариинку-2 невозможно не заметить, новая Александринка — модель исчезновения. Три части: школа, медиацентр и сама Новая сцена располагаются на месте старинных театральных мастерских, от которых прямо внутри свежепостроенного здания осталась фактурная краснокирпичная стена. Остальное — стекло, металл, легкая мебель и бесчисленные «маки». Так что замшелый обыватель, для которого понятие «театр» означает непременные люстры и драпировки, опять остался без лепоты.

Но замшелых комплекс и не имеет в виду — он создан ради молодых. С осени там начнут учить всем театральным профессиям, транспонировав их в поле новых технологий. Которые и показали на открытии: любое видео, любой звук, любые спецэффекты, любой монтаж чего угодно с чем угодно, онлайн-коммуникация из любой точки пространства хоть с целым миром. Сцена — вообще что-то запредельное: пол состоит из поднимающихся ввысь и опускающихся в преисподнюю площадок, так что полная трансформация пространства происходит бесшумно и с выбранной скоростью, в том числе почти мгновенно. Уж не говоря про проекцию с десятков камер в головокружительных ракурсах и прочие примочки.

Весь безразмерный ассортимент возможностей инженерный театр АХЕ и 17 актеров развернули на материале «Преступления и наказания», по очереди читая внутренний монолог Свидригайлова перед самоубийством. И это немедленно подтвердило правоту худрука Александринского театра Валерия Фокина, утверждающего: «Если сверхсовременный набор средств будет лишен смысла и понимания, про что, зачем, ради чего, — все так и останется формой». Смысл мини-спектакля оказался не в демонстрации чудес техники, а в том, что текст Достоевского — разъятый на части, упакованный в хайтековскую обертку — все равно работает, звучит свежо и сильно.

Премьера

Образец техники на службе смысла — «Невский проспект». Жанр его определили как «городские этюды». Фокин собрал команду совсем молодых режиссеров, и они, отталкиваясь от повести Гоголя, принялись сочинять вариации на тему Невского. Получившийся результат — крупное художественное достижение.

Партер знаменитого красно-золотого зала перекрыли помостом, публика сидит вокруг — на сцене и в амфитеатре. Ярусы завешены полотнищами, которые служат экранами. Еще с них свисают гофрированные трубы, по каким сейчас на стройках сливают мусор. Посреди помоста — яма, вокруг кучи земли. Стоят и движутся ростовые куклы: черный кривой вытянутый конус венчают стилизованные гоголевские головы.

Настоящий жанр, конечно, фантасмагория. Воронами, с карканьем, летают старый и молодой Николайвасильичи из спектакля Фокина «Ваш Гоголь». Пародийный Пушкин сталкивается с окраинными гопниками, в головы которых влезают лишь полторы фразы типа «Пойдем отойдем», других слов нет, приходится долбить эти. Пушкин оборачивается карманником и обчищает приехавшего любоваться на красоты Северной Пальмиры недотепу-библиотекаря. Представитель инвестора, излагая чугуннозадому начальству, какой прекрасный торгово-развлекательный комплекс они построят на месте этого театра, впадает в экстаз, почти бьется в падучей. Еще один уморительный эпизод: экзальтированная «петербургская интеллигентка» объясняется в любви такому же траченному молью поэту-графоману. Вылезший из ямы узбек тихо-робко рассказывает про себя, входит в раж, и его монолог перерастает в гомерический парафраз сцены вранья Хлестакова. Менты — обычный и карлик, проститутки — в кринолинах и нынешние, риэлторы, полусумасшедшие старухи, персонажи, демоны, тихие ангелы, люди Города (занята почти вся труппа, от ветеранов до совсем молодых). Все слои речевого гула, от Пушкина и Блока до задорного мата, музыка — от ернически цитируемой «Пиковой дамы» до исчезающих минималистских всхлипов и скрежетов (автор — Настасья Хрущева сама за роялем плюс несколько струнников). Микрофоны позволяют шептать, экраны — видеть одновременно живого актера и его очень крупный план. И вместе этот многосоставный поток, стремительный и безупречно ритмичный, отливается в острое и глубокое высказывание про наше сегодня. С полной памятью о вчера и тревогой насчет завтра.