Свершилось. Сыгран первый спектакль Андрея Могучего, поставленный им в статусе худрука БДТ. Идея премьеры была так совершенна, что никакое реальное воплощение просто не могло бы ей соответствовать. Выпустить спектакль, не дожидаясь окончания реконструкции основного здания БДТ, на сцене Каменноостровского театра. Устроить не «большой бадабум» (растревожив тем самым записных экспертов по большим академическим бадабумам и особенно по товстоноговскому большому стилю), а камерный спектакль, образцовый по эксклюзивности. Занять лучшие силы труппы (сделать все возможное для этого, по крайней мере). Не имитировать ханжески оммаж великой истории великого театра, но и ни в коем случае не забывать о ней. Не делать вид, что до последней минуты в БДТ все было изумительно, и не обещать, что вот прямо сейчас начнется вообще сплошной восторг. Попробовать сделать что-то новое. Вот просто попробовать и все. И еще — всегда, в любой ситуации понимать, что есть Алиса. Потому что Алиса — это очень важно. Льюис Кэрролл был того же мнения.

В общем, Андрей Могучий, как известно, заткнул победные фанфары, уже было готовые трубить о торжественном открытии исторической сцены БДТ, потому что вместо современного оборудования ему там опять подсунули допотопный сценический круг, и «бег по кругу» во вверенном ему театре отменил в принципе. Вместо этого сделав его одной из главных тем своего нового спектакля.

В первом акте зрители сидят на сцене, а действие идет в партере, на фоне ярусов. На центральной ложе висят знакомые «мраморные» путти из БДТ, сверху свисает знаменитая хрустальная люстра. Впрочем, это не подлинники — лишь прелестные лукавые цитаты (когда люстра эффектно рухнет в нужный момент, в цитате будет поставлена грамотная точка). Ложи, плафоны, балконы, сценическая утварь — все укутано белой тканью, в этом доме еще (или уже) не живут, хозяева давно не расчехляли мебель. «Белый кабинет» напомнит вдруг давний «Петербург» Андрея Могучего — собственный опыт режиссера вообще-то здесь важен не меньше, чем история БДТ. В «Алисе» вовсе не случайно сойдутся мотивы «Пьесы, которой нет» и «Школы для дураков». Художник Мария Трегубова создала пространство, чреватое театральными смыслами. И вместе с тем это законченный упакованный арт-объект. Столь же точно маркирующий зрелище как «актуальное», как и впечатляющая живая музыка Настасьи Хрущевой.

Каменноостровский театр «играет роль» Большого драматического театра. Точно так же, как Алиса Фрейндлих играет роль великой актрисы Алисы Фрейндлих, которая в свою очередь играет роль героини спектакля — некоей Алисы (подумать только, какое исключительное совпадение!), пожилой дамы, волею случая попавшей в пространство собственных воспоминаний, кошмаров, сомнений и грез, в свое личное Зазеркалье. Это ее старый дом, это ее давние знакомые — Шляпник, Белый Кролик, Король, Королева, Шалтай-Болтай, Гусеница и другие. Или — что более важно: Валерий Ивченко, Геннадий Богачев, Ируте Венгалите, Евгений Чудаков, Георгий Штиль, Сергей Лосев, Анатолий Петров, Андрей Шарков. Сцена «сумасшедшего чаепития» выглядит грандиозно: за длинным-предлинным белым столом сидит растерянное, но героическое население Страны Чудес и последним усилием воли пытается вспомнить, что и зачем они вообще тут делали? Комизма добавляет то, что предваряется это торжественное заседание без преувеличения виртуозным монологом одинокого Кролика: «Все просрали! Просрали — все! Думали, не просрем? Ан нет — просрали!» (ох, Герцогиня будет гневаться, о, его бедные ушки и усики!)

Однако, порядок сумасшедшего чаепития предопределен: в присутствии Алисы старая зазеркальная гвардия вспоминает, наконец, о «мемориальном беге по кругу». В этом не то чтобы совсем нет легкой сатиры на темы «славного прошлого» (любого — и страны, и самого БДТ), но усталой доверчивой нежности куда больше. «-Я вспомнил! — ликует Шляпник. — Мы были мокрые!» " — А зачем же мы бегали?" " — А мы так сохли!!!" Нет, в самом деле, пока мы тут все сохли, наматывая круги, успели уже позабыть, каким бесконечно трогательным и забавным может быть Валерий Ивченко.

Тонкий онтологический конфликт «сухого и мокрого» в конце концов буквально «выльется» в кэрролловское «море слез», наплаканных Алисой. Сказочным квестом мемориальной драмы «Алиса» оказывается необходимость заставить главную героиню заплакать. И вот от этой «стороны гриба» создатели литературной композиции в итоге откусили, право же, слишком много. Потому что самым слабым местом «Алисы» оказался, собственно, текст. Благородство и новаторство (по меркам академического театра) метода создания основной части текста — полуимпровизационное, содержащее немало личного, судя по всему, из бесед с самими актерами, возможно, «освежило» представление корифеев о театральных задачах и возможностях, но никак не переформатировало его. Итог получился досадно промежуточным: от «разобранного и присвоенного», литературно совершенного текста (привычного для мастеров БДТ), ушли — а к «новой искренности» не пришли (и это к счастью, поскольку ничто так быстро не устаревает как «новизна» и ценность пресловутой искренности). При всем уважении к самоотверженности, профессиональной и душевной щедрости артистов, случился тот же казус, что некогда с «Пьесой, которой нет» — чем интимнее высказанное переживание, тем слабее литературные достоинства итогового текста. А это немаловажно. Искусство актера и превращает авторскую эмоцию в подлинную. Если ему заранее не помешает иллюзия «готовой», собственной актерской искренности. Старинная ловушка — а срабатывает неизменно. Мастера БДТ — даже их зыбкие зазеркальные отражения — могут быть отменно достоверными и невероятно трогательными (сыгранный Алисой Фрейндлих финал спектакля тому лишнее подтверждение), но никак не спонтанными. Вот тут тень Товстоногова, кажется, замаячила где-то в воздухе. Хотя, возможно, это была всего лишь улыбка Чеширского кота.