ИМПРОВИЗАЦИЯ НА ТЕМУ МОРФОВА, КОТОРЫЙ ЛЮБИТ ИМПРОВИЗАЦИИ

Первое, что возникает в моем сознании при упоминании Александра Морфова, это Национальный театр Болгарии и его команда, которая была готова пройти через огонь и воду во имя его Театра. Но это и Театр имени Комиссаржевской, где его приняли за своего, и театр «Et Cetera», и театр «Гешер» и многие театры на Балканах, как, например, Национальный театр в Бухаресте…

Александр Морфов.

Александру Морфову повезло встретить на своем пути Учителя в лице Юлии Огняновой, которая вдохновила его и затвердила в нем ощущение, что в искусстве только свободный поиск может увести далеко. Он встретил и многих людей театра, которые ему поверили, шли и идут годами вместе с ним.

К каждому новому автору, будь то Боккаччо, Сервантес, Шекспир, Мольер, Брехт, Эрдман, Дюрренматт или болгарский классик Вазов, он присматривается издалека, с идеальным прицелом — как раскрыть через его поэтику самое значимое сегодня. Потом начинаются фазы приближения, и круг за кругом, все ближе и ближе, Морфов доходит до глубин, и тогда вдруг все кажется потерянным и возникает острая необходимость в отдалении, иногда чисто физическом, когда он буквально убегает с репетиций, чтобы вернуть себе первоначальное ощущение перспективы.

Сомнения вплетаются особым образом, создают новые объемы понимания текста, и возникают спектакли на игровом стыке материала с современностью: его Монтекки и Капулетти (ТЮЗ им. А. А. Брянцева) — это шекспировские персонажи, но это и банды воинственных бейсбольных игроков, которых можно встретить за углом. Морфов находит в работе детали, которые переворачивают смыслы: его Фердинанд («Буря»), оказавшись на одиноком острове, сперва испуган, буквально дрожит от страха и холода, а минуту спустя вдруг понимает, что хотя и одинок, но свободен. И снова Морфов рассказал что-то про себя, используя слова Шекспира для самовыражения.

Морфов умеет «преподнести» актера так, что публика не отводит от него глаз с минуты его появления. Василиса Карповна в исполнении Марии Каварджиковой в «На дне» в Национальном театре Болгарии выходила так ярко и бравурно под звуки музыки, что ничто не предвещало — эта красавица безжалостно уничтожит и себя, и все вокруг. Или начало «Дон Жуана» с Баргманом: Дон Жуан в ванне, распластан и бессилен, только мычит, а слуга договаривает реплики господина. Постепенно слуги собирают Дон Жуана по частям: кофе, маникюр, педикюр, панталоны — и перед публикой предстает вечный обольститель.

Сцена из спектакля «На краю». Национальный театр им. Ивана Вазова (София).
Фото — Елена Николаева.

Морфов любит сам выбирать музыку, любит живую музыку на сцене, будь это рок-банды или духовые оркестры. И под медь и трубы, управляя всей театральностью, когда механизация сцены работает на 100%, он тихо, как сказочник, прокладывает историю о добре и зле, теперешнем и вечном, важном и сиюминутном. И в этом путешествии он вместе с художниками — Эдуард Кочергин, Эмиль Капелюш, Александр Орлов, Александр Горенштейн, Семен Пастух, Елена Иванова и Никола Тороманов, друг и соратник во многих спектаклях Морфова.

Морфов развлекается, подменяя высокое низким, создает карнавальные пространства по Бахтину. В лучших его работах четко запоминается траектория движения персонажей — так было в «Дон Жуане», когда рифмы смысла превращались в графические и хореографические изображения на сцене. Начиная часто в комедийном ключе, он постепенно доводит героя до той глубокой бездны, когда уже веришь, что небеса разгневались.

Спектакли Морфова, за малыми исключениями, как «Волшебная ночь», — это массовые, масштабные действа. Он любит большую сцену, и она любит его. Режиссер знает, как переносить спектакли из закрытых пространств в большие античные амфитеатры, меняя на ходу и сценографию, и сам масштаб актерского жеста.

Морфов работает со словом, но оно только часть сценической партитуры, которую он выстраивает с командой спектакля. Для него важна не столько верность автору, сколько эмоциональная правдивость и поэтика, рожденная в процессе конкретного спектакля.

Морфов раскрывает время театром. Это особенно важно сегодня, когда ситуация в мире поставила сценические искусства перед суровыми испытаниями. Театры во многих городах мира закрыты месяцами, и еще неизвестно, что нам предстоит.

Имя Морфова вызывает в уме процессию выдающихся актеров: Наум Шопов («На дне»), Александр Калягин («Король Убю»), Александр Абдулов («Затмение»), Александр Баргман («Дон Жуан»)… Это своеобразная карнавальная процессия, которая началась давно, продолжается и будет идти. Это вселяет надежду.

Сцена из спектакля «Ромео и Джульетта». ТЮЗ им. А. А. Брянцева.
Фото — Наталья Кореновская.

Дорогой Саша! Неужели у тебя юбилей? Неужели тебе уже 60? Хотя что тут удивляться, прошло уже больше 20 лет с тех пор, как мы с тобой познакомились.

А в 1999 году состоялась премьера твоего первого спектакля в нашем театре, в театре «Et Cetera». «Дон Кихот» Сервантеса — твой великий спектакль, в котором, спасибо тебе, я сыграл главную роль. Ты во всем был автором этого театрального сочинения: его идеи, текста, его философии. Ты не только рассказал миф о Дон Кихоте, ты рассказал, как религия донкихотства продолжает жить века.

А в 2001 году состоялась еще одна премьера, еще один твой великий спектакль — «Король Убю» Альфреда Жарри. Это тоже было открытием, ты открыл для нашей страны Жарри — автора, который в нашей стране практически не шел. Ты поставил политический спектакль в жанре веселой буффонады. Я вспоминаю, как мы с тобой работали, как искали, хохотали, придумывали…

Это был по-настоящему хулиганский спектакль, и я уверен, что зрители слышали не только бранные слова и восхищались не только театральными трюками, но улавливали серьезнейший смысл. Мы тогда получили разные премии, успех был грандиозный.

Ты как-то признался, что пытаешься соединить русских артистов психологической школы с театральной игрой, и я думаю, что у тебя это получилось. Поэтому твои спектакли не похожи ни на какие другие. Ты поставил у нас еще прекрасный спектакль «Люсьет Готье, или Стреляй сразу!» Жоржа Фейдо.

Сцена из спектакля «Король Убю». Театр «Et cetera».
Фото — Олег Хаимов.

Тебя полюбили в нашей стране, разрывали на части, на твои творческие части, и театры в России, и театры мира. И правильно делали.

Но в 2018 году ты, наконец, появился в театре «Et Cetera» и поставил у нас спектакль «Декамерон» по новеллам Дж. Боккаччо. Сегодня, когда на мир обрушилась пандемия, он слушается и смотрится по-новому.

Саша, я вспомнил спектакли, которые ты сделал у нас. Я видел и другие твои постановки и тоже ими восхищался. Я вообще тобой восхищаюсь и очень, очень тебя люблю. Ты еще мой друг, друг нашего театра. И я надеюсь, что ты снова у нас появишься с очередной идеей, неожиданной и дерзкой. И мы радостно пойдем за тобой — за твоей «Синей птицей». Мы тебя ждем.

Твой Саша Калягин

Как-то нетрезвой осенью Саша стоял у главного входа Комиссаржевки и ярко и резко на своем жестком, без мягкого знака и вообще без всякой мягкости, языке вскрикивал: «Баргман, надо Жит… запомни, надо Жит…» Это было отчаянно, красиво, страстно. Направлено мне, но, конечно, про себя. Про себя, сшитого из крайностей, падающего и поднимающегося, невыносимого, пропадающего и возвращающегося, молчащего и кричащего… Всегда невозможно талантливого и ищущего… Что? Ту самую возможность «Жит!!!..», а значит — сочинять, сочинять, искать, влюблять в себя, обращать в свою морфовскую веру, в страстный, исповедальный театр. Театр ироничный, игровой, иногда мощно постановочный, порой невыверенный, но уносящий и… порой не возвращающий и не прощающий!

Сцена из спектакля «Дон Жуан». Театр им. В. Ф. Комиссаржевской.
Фото — Владимир Постнов.

Дорогой и трудно любимый Саша — человечище слабое и сильное, огромный режиссер и учитель, — с пустяковой датой тебя, так как для тебя уж точно времени не существует… но важно пространство.

Спасибо за огромную, сумасшедше-балканскую жизнь в нашем мертвенно-призрачном городе!!! За жажду жизни, за все твои подарки, сотканные из открытий и откровений!!!

Пожалуйста, будь и живи!!! С юбилеем тебя, мчащего на джипе под «Пинк Флойд»!!!