«Город ищет убийцу». Инсценировка М. Шишкина и Э. Келера по мотивам фильма Ф. Ланга «М».
Театр Поколений им. З. Я. Корогодского.
Режиссер Эберхард Келер, сценография Данилы Корогодского.

«Город ищет убийцу» Театра Поколений — калька со спектакля, поставленного Эберхардом Келером с актерами из Германии и Швейцарии по мотивам фильма Фрица Ланга «М».

В одном городе уже долгое время кто-то убивает маленьких девочек. Поиски виновного ни к чему не приводят. Полиция каждую ночь врывается в заведения, где обитают проститутки и преступники. Это не нравится криминальным авторитетам, их бизнес терпит убытки. Тогда они решают сами найти убийцу, подключив к поиску сеть нищих и калек. Полиция и мафия одновременно выходят на след Ганса Бекерта, недавно выписанного из лечебницы, но мафиози удается раньше его поймать и устроить над ним самосуд. Полиция успевает вовремя найти их на заброшенном заводе и передать убийцу законному суду.

В Швейцарии или Германии пересказ сюжета был бы излишним — фильм там видели все. С расчетом на это и делалась постановка. Контекст — главная проблема русской версии спектакля. Многие вещи здесь фигурируют как данность. И насвистываемая мелодия ничего не скажет не видевшему фильма (кроме того, что это «Пер Гюнт» Грига), а она для Ланга неразрывно связана с убийцей. Как не скажут ничего и другие вещи, взятые из фильма: воздушный шарик, детская считалка или метка «М». Поворотам сюжета внимания уделяется мало, а ряд кульминационных сцен с выслеживанием убийцы, погоней за ним и собственно его поимкой невнятно рассказывается через песню.

Сцена из спектакля.
Фото из архива театра.

Келер вольно относится к первоисточнику и к истории кинематографа. Да и Данила Корогодский в своей речи перед спектаклем приписывает Лангу чужие заслуги. Вышедший в 1931 году «М» был далеко не первым немецким звуковым фильмом (первым только в фильмографии Ланга): звуковое кино в Германии появилось уже в 1929 году, и тогда же была снята «Мелодия мира» Вальтера Руттманна. Это также не первый в истории кинофильм, в основе которого лежит детектив: в 1927-м уже вышел «Жилец» Альфреда Хичкока. Ланг в своем фильме «М» многое сделал в истории кино впервые — это касается работы со звуком, видеорядом, монтажом, визуальными ассоциациями. Но эти не менее важные стороны кинопроизводства создатели спектакля проигнорировали.

Режиссер, поднимая серьезную тему, идет неожиданным путем. Очевидная попытка поставить политическое кабаре с оглядкой на Брехта (увидеть параллель с «Трехгрошовой оперой» в фильме не сложно) превратилась у Келера в балаган, насмешку над жестокостью. История о том, как убийцы ищут и судят убийцу, на фоне политической обстановки в Германии тех лет; заговор против фильма (студия «Штаакен» отказалась снимать картину, потому что нацистская партия, в которую тайно входил директор студии, испугалась названия «Убийца среди нас») и дальнейшее развитие мира, заставляющее усомниться в постулатах гуманизма… Фильм Ланга можно долго поворачивать разными гранями и получать новые смыслы. Но у Келера эта попытка звучит неубедительно. А он еще подливает масла в огонь, добавляя любовную линию Ганса Бекерта (Сергей Мардарь) и Евы Бахерт (Светлана Смирнова). История переворачивается еще раз, потому что тот, кто отнимал жизни у маленьких девочек, в свободное от убийств время дал жизнь не только Еве («только с тобой я начала жить»), но и своему ребенку. Но при всем этом режиссер теряет деталь, важную как для фильма, так и для спектакля: Ганс Бекерт психически нездоров, в нем живут два человека. Ланг в данном случае очень лаконичен: герою достаточно увидеть в витрине нож, чтобы наружу вышел Убийца. Это изменение происходит у зрителя на глазах. В спектакле же в герое ничего не меняется, и финальный монолог, в котором Бекерт предстает как жертва своего недуга, режиссером никак не оправдан.

Сцена из спектакля.
Фото из архива театра.

Рассказанная через приемы площадного театра, история теряет свою остроту. За внешним изобилием приемов и техник исчезает не только смысл, но и фабула. Тут и эпический театр, и утрирование немого кино, и таперы, и перчаточные и планшетные куклы, и кабаре, и мюзикл, и маски, и элементы современного танца, и кадры из фильма, и тантамарески. Но на всем этом лежит отпечаток режиссерской иронии. И если такой подход позволителен театру Кукольника (Кирилл Смирнов) — такой уж жанр, то актеры вторят ему, и весь спектакль проходит на одной «ноте».

Попытка говорить серьезно делается, но довольно странными средствами. Во втором акте по сценарию у актрисы начинается истерика, она больше не может смеяться над убийствами: «Надо менять средства высказывания». И режиссер их меняет. Пожалуй, это и есть наиболее противоречивая и «несделанная» часть спектакля. На сцене в луче света, окутанный клубами дыма, появляется мальчик лет двенадцати в красной рубашке. Срывающимся тонким голоском поет он текст, как гласит надпись на экране, из обвинительной речи Р. Руденко на Нюрнбергском процессе (но при учете вольности обращения режиссера с историческими фактами и безуспешных попыток найти где бы то ни было текст песни, утверждать ничего не будем). Тут-то, наконец, врывается в действие исторический контекст, ради которого спектакль и ставился. За поиском убийцы детей все как будто бы забыли, кто настоящий убийца. Келер в этой сцене проводит параллель между судом над Бекертом и судом над нацистами. С одной стороны, это противопоставление (убийство в мирное и в военное время сравнивать нельзя, и Нюрнбергский процесс — событие, без которого мир не смог бы существовать после войны, это торжество человечности). С другой — это абсолютное отражение суда из фильма: ни один человек не имеет права отнимать жизнь у другого. Позиция режиссера остается непроясненной, тема эта никак не развивается, да и сам способ говорить о проблеме кажется пародией: мальчик, безуспешно пытающийся попасть в ноты, пропевающий совсем не адаптированный для песни текст из речи Руденко. И мелодия для всего этого выбрана трагическая, с барочными мотивами, и мальчик тут нужен, видимо, для того, чтоб с высоты своей детской непорочности обвинить мир во всех его страшных преступлениях. Но песня заканчивается, и актеры с радостью возвращаются к иронической игре в балаган. Сделанная «между прочим», эта основная сцена, по сути, ничего не меняет.

Кирилл Смирнов (Кукольник), Сергей Мардарь (Бекерт).
Фото из архива театра.

Келер пессимистичен. Если в фильме высшая инстанция все же существует — убийцу судят по закону, то в спектакле комиссар Ломанн (Ниеле Мейлуте) с меткой «М» на спине (Mörder, с нем. — «убийца») застреливает Бекерта. Посыл понятен: каждый может оказаться убийцей, и тот, кто убивает убийцу, — не менее страшный преступник. Каждый человек многолик, за порядочным гражданином может прятаться негодяй. Поэтому каждый актер в спектакле исполняет несколько ролей (например, Бекерта и инспектора полиции Гребера, который его ищет, играет Сергей Мардарь).

Мир, в котором нет добра и зла, обречен. Мысль не новая. Так в чем же наше спасение?