Овидий «Наука любви».
Театр «За Черной речкой».
Режиссура и сценография — Иван Стависский
Иван Стависский, конечно, пошел на риск, взяв «Науку любви» Публия Овидия Назона для постановки. Но режиссер сумел избежать пошлости в прочтении насыщенного телесными подробностями текста, и в итоге зритель видит опрятный, порой даже трогательный спектакль. Само слово «эротиада», прочитанное перед началом в программке, впоследствии кажется довольно нелогичным в качестве определения жанра. Эротичность по большей мере остается в тексте, нежели в действии или в атрибутике: белые сорочки, расстегнутые рубашки, каблуки — и только…
На сцене три женщины — три пародии на мужчин. Актрисы поочередно появляются из кулисы, и выход каждой сопровождается аплодисментами из зала. Перед нами три типа красоты, которые классифицируются вполне традиционно: блондинка (Юлия Каим), брюнетка (Ирина Клюева) и рыжая (Александра Байраковская). Они одеты в мужские строгие костюмы, и только лацканы и пуговицы их фраков разных цветов: у брюнетки — алые, у рыжей — изумрудные, у блондинки — ультрамариновые. На нарядно убранный стол каждая из актрис ставит самые необходимые предметы для «мужской» беседы: фрукты, сигареты и, конечно, вино.
Итак, с алкоголем в бокалах можно начинать. Звук непрерывно капающей воды сменяется на ресторанно-саксофонные мелодии, и женщины, словно вытирая губы салфеткой, приклеивают себе усы. Пародируя противоположный пол, они произносят текст Овидия, сохраняя ритм и даже некоторый пафос слога, иллюстрируя реплики этюдными сценками. Разгорячившись от пламенных речей, одна из актрис снимает фрак и вешает его на стоящую тут же скульптуру, весьма похожую на Венеру Милосскую; другая так же набрасывает фрак на вешалку-стойку в форме шуточно-жалкой пародии на женское тело. Между делом бокалы постепенно опустошаются… Изъясняясь высоким античным стилем, женщины посмеиваются (потом, конечно, еще и поплачут) над любовью «природной», которая недалеко ушла от животного влечения.
Героини спектакля не просто произносят монологи от имени мужчин, но и одновременно демонстрируют свое, женское отношение к произносимым словам. В какой-то момент, прервав вербальный сюжет, они предлагают красивое красное яблоко мужчине из первого ряда — и одновременно протягивают руки: кого выберет этот случайный Парис? Он выбирает рыжую. Двое других отводят ее за стол и «превращают в женщину»: раздевают до рубашки, опрыскивают духами, распускают подруге волосы, красят ее губы помадой. «Сотворенная» поднимается на стол и оттуда, словно Галатея с пьедестала, произносит монологи о ревности, измене и (конечно же!) любви — уже с точки зрения настоящей, не обряженной в мужской костюм, женщины. Слова Овидия, не просто позволяющие, но и одобряющие тайную мужскую измену, она произносит уже в слезах… Ее подруги, также снимая мужские костюмы, продолжают давать советы мужчинам, юношам, мальчикам — с горечью и плачем. В противовес словам, они играют иную правду, в которой есть настоящая любовь, а не искусное притворство, искренность, а не умелая ложь…
Есть в этих метаморфозах нечто, напоминающее историю о влюбленном в собственное творение скульпторе Пигмалионе, которую Овидий изложил в другом своем произведении (чем положил начало для многочисленных трактовок сюжета об идеально прекрасной статуе). В спектакле пред нами появляются трое «условных мужчин», рассуждающих о том, как добиться любви идеальной женщины. Затем они превращаются в те самые «идеалы», созданные мужским воображением: прекрасные и чувственные, они, не смотря ни на что, будут любить, прощать измены, тосковать в разлуке… а о женских слезах никто не узнает. И все это играют перед нами на сцене чуткие, слабые, «неидеальные» существа, а вовсе не молчаливые произведения искусства.
Вновь неохотно облачась во фраки, женщины, казалось бы, примиряются с «законами» мужского мира, и уходят за кулисы. В финале из-под потолка на планшет падают блестящие конфетти «а-ля снег», и при свете единственной (неожиданно зажженой!) свечи актрисы вновь встают посреди сцены, обнявшись как три сестры. «Был нам наставник Назон!» — завершают спектакль «нежные жены», в полном соответствии с заветом Овидия. Улыбаясь нам и заново обретенному ненаучному знанию.
Полина!
Мне было очень интересно прочитать Ваш текст, тем более, что видели мы одно представление. Спектакль этот безусловно заслуживает размышлений над ним, и спасибо Вам, что отнеслись к нему с таким вниманием и пониманием.
Как мне кажется, «Искусство любви» встраивается в некоторый «классический» цикл спектаклей Стависского, где важными составляющими были «Балбесы» и «Мрамор». И там, и здесь режиссер исследует связь чувства и слова. Высокого слова и сложного чувства. Ему интересно не только, как вербализуются эмоции, но и как сформулированная мысль меняет душевное состояние. В каком-то, почти философском смысле режиссера интересует человеческая природа, трагическим образом (что подметили еще древние греки) неоднородная. Разум и чувства. Однако Стависский не видит здесь конфликта, прямого столкновения. Он куда классичнее Расина! Его интерес родственен античности, в которой отсутствовала наша концепция греха и которая не отрывала человеческую природу от природы как таковой. Поэтому его взгляд на человека непредвзятый — ни заготовленной неприязни, ни бездумного преклонения. Человек как он есть. И никаких моральных оценок, а лишь желание понять — как же он есть, человек?
Это на редкость гуманистическая режиссура. Хорошо понимаю, почему Иван Янович думает о постановке собственно гуманистов.