Вот теперь стало окончательно ясно: худрук БДТ Андрей Могучий вместе с художником—постановщиком Александром Шишкиным—Хокусаем и либреттистом Светланой Щагиной будут сочинять «Трёх толстяков» всегда. Сериал абсолютно разомкнут. Создавать новые спектакли по мотивам повести Юрия Олеши или вовсе без оных можно еще лет пятнадцать, учитывая скорость, с которой выходят в свет новые серии. На порядок нумерации умышленно махнули рукой: вслед за эпизодами 1 и 2 идёт сразу 7. Далее, как нам туманно намекают шоураннеры, на сцене могут появиться «пропущенные» эпизоды 4–6, а могут и какие—нибудь другие, хоть 12, хоть 112. Последовательность действия неважна. В том числе, кажется, внутри самих спектаклей.

В начале спектакля «Три толстяка. Эпизод 7. Учитель» мы видим дачный домик—пряник с очаровательной сценой вечернего чаепития: мама накрывает на стол, дедушка смотрит телевизор, дети играют во дворе, папа курит в открытую форточку… Мальчик выбегает на авансцену и кричит в тёмный зрительный зал монотонное «эй!» В ответ сцену, домик и всех его обитателей засыпает песком. Тоннами песка. Когда вихрь пыли утихает, на сцене лишь барханы. В них валяются полузасыпанные старая лампа, железные каски, полскелета.

Мощный визуальный ход Александра Шишкина—Хокусая здесь не один, будут и ещё — большие и маленькие, все как один восхитительно эффектные. Но песок — главный образ.

Безрукий Тибул и полуживой Гаспар выбираются из царства Смерти (см. Второй эпизод «Трёх толстяков») на песок. О нет, они не возвращаются к жизни, а погружаются в ещё более глубокие дебри потустороннего мира. Тибул вскоре вновь погибает, буквально проваливается сквозь землю. Гаспара расталкивает абориген жуткого вида. Это его незабвенный учитель — Иван Ильич Туб.

И начинаются разговоры. Что же ещё делать в бардо, как не говорить о том, «как всё обстоит на самом деле»? Стимпанковский антураж и мутанты—репликанты, населяющие спектакль, автоматически отсылают к «Кин—дза—дза», «Сталкеру», «Бегущему по лезвию 2049», а то и гораздо дальше — в меру насмотренности зрителя.

Устройство же действия более всего напоминает романы Виктора Пелевина: на одно «событие» — страницы и страницы рассуждений об истинной природе человека и мироздания.

Ход мысли составляет действие, постижение равно движению. Плюс ядовитые «наезды» на современную писателю «реальность». Так и у Могучего с Шишкиным. Даже водка и колбаса — пища и «защита» Учителя, давно обжившего, точнее сотворившего этот пустынный мир, — как будто не только отсылка к исконно русской основе бытия, а ещё и привет Ф. М. Достоевскому из романа «t», добывавшему водку с колбасой в философски—сатирическом 3D—шутере. Копии (замурзанные Мотыльки знаний, Продавец воздушных шаров, Медведь Мигель, а потом и Тибул — уже без обеих рук) то воруют колбасу, то присоединяются к возлияниям. Все они — порождения сознания говорящих, Туба и Гаспара. И все (даже обаятельнейший Робот—патефон) служат лишь приправой к основному блюду.

Афоризмы Мамардашвили, Пятигорского, Гурджиева и иже с ними из уст деловитого, склочного, повторяющегося и никогда не договаривающего до конца Учителя Сергея Дрейдена — совершенно упоительная пища для ума. Слушать и смотреть можно бесконечно. Однако разговоры по душам постепенно нисходят с горних вершин в низины покаяния. Гаспар (Александр Ронис) признаётся в том, что предал Учителя. Иван Ильич Туб в ответ повествует ту же историю о себе, причём дважды. Сначала на сцене разыгрывается сказка о Таракане, который заменил живое сердце спасшего его мальчика Вани на каменное: блестящее театральное решение с Анатолием Петровым в роли рыжего (пока не снимет парик и не наклеит сталинские усы) Таракана, переодетыми в чёрное Розовыми дамами и замечательным Валентином Мендельсоном в роли мальчика. А потом на протяжении всего третьего акта мы видим самую что ни на есть быль.

Под Новый год энкавэдэшники арестовывают авиаконструктора, забирают его жену. Их детей Ваню и Таню Тубиных в школе принуждают отказаться от родителей — врагов народа. Таня не подчиняется и снимает пионерский галстук, Ваня поддаётся страху и предает отца. По ночам Ваня разговаривает с портретом Сталина. Разросшийся портрет пожирает всю его семью. Хотя вся сцена решена в стихах и музыке (зубодробительно—румяных, как в старых детских мультфильмах или же как в «Славе» Гусева / Богомолова), хотя роли сыграны плакатно—картонно, а в «историческую достоверность» врываются телевизор и космонавт, реалистичная жуть третьего акта резко контрастирует с умозрительным стимпанком первых двух.

На место обрывков Моцарта и Россини заступает Шостакович. Его Фортепианное трио громыхает со всей душераздирающей определённостью. Фотопортреты реальных «детей врагов народа» транслируются на сцену (видимо, чтобы лишить её малейшей недосказанности — снова привет «Славе» Гусева / Богомолова?).

По большому счету так спектакль и заканчивается. «Три толстяка» Юрия Олеши, предававшего в годы сталинского террора и себя, и других, с головой тонут в собственном контексте. Тут—то мы и понимаем, зачем в антракте транслировали видео старого эксперимента, имевшего целью установить, где предел человеческой готовности мучить ближнего своего. Страдания, страх, предательство всегда реальны. Именно так обстоят дела на самом деле.

Копия Туба в молодости (Борис Заруцкий) стреляет себе в висок — замертво падают трое, включая Туба — Сергея Дрейдена и Гаспара — Александра Рониса. Вместо титров загорается надпись «Продолжение следует». Теперь—то ясно: оно может быть любым. Пространство «Трёх толстяков» Могучего — Шишкина — Щагиной так расширилось, что в силах объять необъятное. И это хорошая новость: ждём новых серий, до 120!