Под занавес минувшего года Мариинский театр представил первую в нынешнем сезоне оперную премьеру — «Сказки Гофмана» в постановке Василия Бархатова и Зиновия Марголина. ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ считает, что этот спектакль стал не только значительным репертуарным приобретением Валерия Гергиева, но и важной вехой в сценической истории оперы Жака Оффенбаха.

Какие бы стилистические и смысловые узоры ни вышивались по канве «Сказок Гофмана» постановщиками единственной оперной партитуры Жака Оффенбаха, результат всякий раз получался примерно одинаковым: фигура заглавного героя сиротливо мыкалась на периферии режиссерского повествования, а сами спектакли распадались на три совершенно автономных в драматургическом отношении действия. Волевая и безжалостная постановка Василия Бархатова — убедительная попытка простроить незавершенное произведение сквозной драматургией, объединив «Сказки Гофмана» в театрально законченное целое последовательно развертываемым сверхсюжетом. Жанр спектакля Мариинского театра — монодрама. Следуя букве и духу теории великого русского режиссера Николая Евреинова, Бархатов проецирует сценические события оперы через постепенно деформирующуюся психику протагониста: трем актам «Сказок Гофмана» соответствуют три этапа в прогрессии безумия человека, обреченного судьбой на мучительное одиночество.

Либреттиста Жюля Барбье занимал в первую очередь не столько сам Гофман, сколько его окружение: наперсник Никлаус, интриган Линдорф, толпа обожателей и, разумеется, трио роковых муз. У Василия Бархатова шумная компания гуляк-студентов интересуется не столько литературной деятельностью Гофмана, сколько его идеально подходящей для кутежей обширной жилплощадью, а все прочие действующие лица оперы выглядят порождением не в меру солипсического сознания главного героя: Никлаус и Линдорф — противоборствующие двойники своего хозяина, Олимпия, Антония и Джульетта — мутные объекты желания. Впрочем, желания как такового и нет — Гофман одержим скорее маниакально-депрессивным психозом. Живущая в доме напротив девушка, вероятно, даже и не подозревает, что из соседних окон за ней пристально наблюдают, документируя каждый ее шаг с помощью бинокля, фототехники и приборов ночного видения, а в оставшееся время заливая тоску алкоголем.

Избирая для постановки новейшую редакцию партитуры Оффенбаха, подготовленную к изданию английским музыковедом Майклом Кеем, Василий Бархатов вычитывает в альтернативной последовательности актов оперы параллель с тремя стадиями взаимоотношений мужчины и женщины. Воображаемый роман герой начинает с компьютерным симулятором реальности «Олимпией» (наделенной, к слову, лицом и телом молодой примы БДТ Полины Толстун), продолжает — с забредшей в его сознание из фильмов Франсуа Трюффо юной француженкой Антонией, а кровавую точку ему помогает поставить маска Джульетты, появляющаяся на финальном бале-маскараде вместе с котом Мурром, Мышиным королем и прочими персонажами прозы исторического прототипа оперного Гофмана. Пережив виртуальное фиаско с одной несуществующей возлюбленной, похоронив другую и заколов в припадке ревности ухажера третью, на последних секундах спектакля он вдруг приходит в себя — чтобы обнаружить, что фантазмы улетучились вместе с хмелем, а на соседских окнах появилась надпись «Sale»: то единственное, что было реального в жизни героя, исчезло в неизвестном направлении вместе сосмыслом его жизни.