Режиссер Виктор Крамер на сцене Театра им. В.Ф. Комиссаржевской поставил в собственном переводе одну из лучших пьес современного ирландского драматурга Мартина Макдонаха «Сиротливый Запад». Тщательно прописывая ругательства персонажей, автор текста и спектакля не мог не предвидеть бегства той части публики, что болезненно переживает звучание бранных слов со сцены. Предвидел он, впрочем, и улыбки тех, кто к этому отнесется с юмором и досидит до конца, — к финалу четырехчасового действия на героев снизойдет настоящее озарение.

Режиссер Виктор Крамер возглавлял чудесный театр «Фарсы», добровольно закончивший свое существование пару лет назад. Появляется он редко и зачастую в коммерческих проектах, которые не хуже и не лучше работ в репертуарном театре, но обычно не отличаются глубиной.

С «Сиротливым Западом» все иначе: тут и команда (актеры Александр Баргман, Сергей Бызгу и Денис Пьянов, художник Максим Исаев), и замысел, и основа сильные. Индивидуальным переводом для постановки уже, конечно, никого не удивишь: кругом то и дело все дописывают, переписывают и адаптируют. По легенде, великий драматург Александр Островский, прохаживаясь за сценой во время спектаклей по собственным пьесам, приговаривал: «Хорошо! Хорошо!» На вопрос взволнованных актеров, что же именно хорошо, незамедлительно отвечал: «Хорошо написано». Макдонах, заблудись он в кулисах Театра Комиссаржевской, имел бы все основания воскликнуть подобное по отношению к переводу Крамера. Наслаждение уморительным, закрученным на повторениях текстом сменяется удовольствием от слаженной игры актеров. В лучшие моменты спектакля — всем одновременно.

В сюжете «Сиротливого Запада» угадывается библейская история Каина и Авеля. Только ТУТ брат убивает не брата, а отца. И причина — не ревность и зависть, а грубая шутка по поводу шевелюры. «Дурацкая у тебя, мол, прическа», и вот вам «случайный спотык» с ружьем в руках — и отцовской башки как не бывало. К моменту, с которого начинается спектакль, отца уже благополучно похоронили, и в доме о нем напоминает лишь орудие убийства и обведенный мелом силуэт тела без головы. Братья (Баргман и Бызгу) делят наследство, пугая священника (Пьянов) своим равнодушием к наступившему сиротству, дерутся и обмениваются самыми страшными проклятиями. Вот, собственно, и весь сюжет. В течение всего первого акта, закончив рассматривать хитросочиненные Максимом Исаевым декорации, зритель постепенно начинает вязнуть в диалогах, которые, несмотря на свою очаровательность, на втором часу начинают утомлять. Слов много — действия нет. Когда же во втором акте после прочтения письма от утопившегося священника (жуткое сочетание) братья медленно начинают своеобразный, но конструктивный диалог, построенный на признаниях, становится понятно: это буквально зритель выстрадал за них пришедшее озарение. Это он не только наслаждался прекрасным «стилем» ругани, но и мучился фактом ее кажущейся бесконечности. Героям же озарение явилось после «спотыка» о веру: священник «заложил» свою душу Богу, надеясь на примирение братьев, ведь «мир во всем мире никогда не наступит, пока брат не сможет ужиться с братом».