Премьера Виктора Крамера «Сиротливый Запад» по пьесе Мартина МакДонаха в Театре им. В. Ф. Комиссаржевской по программке — «почти комедия», по просмотру — более чем трагедия.
Чтобы замахнуться на Мартина нашего МакДонаха, нужно обладать изрядной смелостью и силой духа, чувством юмора и самокритикой. Иначе как рассказать полную отборного мата историю «великого противостояния» и «кризиса среднего возраста» двух оболтусов, братьев Коулмена и Валена Конноров (Александр Баргман и Сергей Бызгу), один из которых походя прострелил голову папаше, а другой путем подленького шантажа заполучил скудное наследство? Как без пошлости и морализаторства показать священнослужителя (Денис Пьянов), который позволяет себе выпить лишку, усомниться в собственной вере и совершить страшный грех самоубийства? А еще предстоит оправдать сложного подростка — эпатажную снаружи, хрупкую внутри девицу Герлин (студентка мастерской Григория Козлова Марина Даминева) и затронуть сердца зрителей на подобном диком материале, под грозный вой сирен и фрагменты популярной классической музыки из «золотого репертуара пианиста».
Виктор Крамер — личность непростая, с судьбой и профессиональным опытом, внушающими уважение. Он — ремесленник в положительном смысле. Чтобы жить хорошо, часто ставит по запросу. Это, с одной стороны, нормально: многие великие художники работали на заказ, история знает массу примеров, которых не нужно стыдиться. Однако тут есть опасность заработать головокружение от успехов и чувство собственной важности.
Не то чтобы именно эта беда приключилась с Крамером в случае с последней премьерой. «Сиротливый Запад» чересчур уж показательно лечит души и затрагивает библейские темы так усердно, что вместо желаемого очищения они действуют угнетающе. Такое впечатление, что режиссеру Крамеру изменяет вкус. А он есть! Однако попытки заняться психологическим театром лишены нюансов, игры оттенков, разноголосия, многогранности.
Самовыражаясь, Крамер взял на себя и перевод пьесы, и музыку, и разработку сценографии (в тандеме с Максимом Исаевым из «АХЕ»). На сцене домик-коробочка, хлам и бардак, куча мала из вещей, многим из которых находится неожиданное применение. Так, феном сушат не только волосы, но и промокшие ноги, в светящихся молочных бидонах прячут пузыри с самогоном. А кафедру проповедника превращают в тележку на колесах, наподобие сумок, с которыми дефилируют пожилые дачницы. Две половинки дома предстают в виде захламленных ящиков с ячейками, такими же нескладными и тесными, как умишки братцев Конноров в бомжатско-сиротских «прикидах».
Пьеса МакДонаха отличная — глубокая, резкая. Но у Крамера великовозрастные оболтусы не рефлексируют, подобно прин-цу Гамлету, а лишь упрямо и бесконечно бесятся. Тут до шекспировских страстей далековато, гораздо ближе к Чуковскому: то Кокошечка Тотошечку тузит, то Тотошечка Кокошечку разит… По мнению Крамера, вместо того, чтобы делить государства, мы сегодня тупо удавимся за упаковку чипсов.
От дуэта Баргман — Бызгу ожидаешь только счастья. Артисты опытные, сильные, в полном расцвете творческих сил, увлеченные, с невероятным положительным обаянием, ищут себя в режиссуре и педагогике… У Крамера оба вдруг — одинаковые и неинтересные. Они, случается, путают текст, и тогда выручают друг друга, нежно куражась — и это, как ни странно, лучшие, самые живые моменты. В это время Бызгу даже забывает про навязанные ему при-блатненные интонации. За это режиссеру «фи»: заставить тончайшего, точнейшего Бызгу весь спектакль продолдонить на единственной ноте, растягивая гласные, и косить под братка из криминальных
Артисты, как водится, не виноваты, все претензии принято адресовать режиссеру. Но любой спектакль — продукт совместного творчества. Почему же у них не получается? Отчего выходит не удар по морали, а сплошное оправдание «детского сада на прогулке» и лишь картинный, подчеркнутый дебилизм и вычурный инфантилизм? Бог весть.
ХОроший спектакль. возможно ему надо «дозреть». но есть чему зреть.