Постановка главного режиссера театра Николая Рощина примечательна в первую очередь внезапной сценической редакцией. Ведь выспренний стиль одноименной пьесы Эдмона Ростана всем давно и хорошо знаком. А это не то чтобы скучно — скорее не комильфо использовать сегодня в лоб и буквально. Поэтому специально для премьеры была создана оригинальная версия на основе современного подстрочного перевода Марии Зониной: не стихи, а проза (по подаче — проза жизни), где сценами и эпохами жонглируют. Среди создателей — каскадеры, пиротехники, съемочная группа. В роли Сирано — постоянный соавтор Рощина, автор музыки и звукового оформления спектакля Иван Волков, дебютант на сцене Александринки. Суть же премьеры была твердо обозначена заранее: по Рощину, это «романтика протеста, утопия протеста и усталость природы протеста».

«Сирано» можно разбирать на составляющие, чтобы разгадать секрет: выпарить, просеять, вычленить рецепт, в коем есть и горчинка, и перчинка, и изюминка, и вообще масса специй и приправ. Может показаться, что они по вкусу и на глазок вбуханы в тесто чуть ли не горстями. Но нет: рецептура тщательна и сложна. Таков пасхальный кулич, но не тот, что гуглится на раз-два в поисковике: здесь все тщательно и грамотно продумано. Так колдуют над куличом старинным, бабушкиным, вменяющим хозяйке месить опару «пока не устанет рука и тесто не будет отлипать от пальцев».

Неудержимо тянет на пересказ с обращением пристального внимания на детали. Об этом спектакле хочется читать обстоятельные лекции.

Начинается и заканчивается действие жирной пасторалью. И если сперва это лишь дурной крепостной театр, то в финале — уже черная-пречерная комедия. На занавесе титр: «Шоу Монфлери по новой пьесе Кардинала». Автор со свитой — натурально, в зале, в первом ряду. Контровой свет, оглушительный хор, бьющая через край пошлость. Боковые кулисы и задник исписаны рубенсовскими, корпулентными персонажами, в каждом сюжете — Купидон. Он порхает, рыхлый и бесстыдный. Приторное любвеобильное действо прерывается окриком Сирано. Он останавливает один кошмар, но тут же начинается другой, третий, пятый, десятый — и всякий раз с особым, все нарастающим цинизмом.

Вот мизансцена дуэли с придирчивым и в то же время суетливым выбором оружия. По сути это клоунская реприза, но мерещится еще один легкий жанр — оперетта. «Да, я шут, я циркач, так что же?» — транслирует Сирано. Дуэлянты перепробуют все — от скудных первобытных орудий до суперсовременных и навороченных. Это эпитафия гонки вооружений, оммаж лидерам супердержав, Карибскому кризису, всяческой военщине. Но то — очередная присказка, а сказка впереди (так всю дорогу кажется).

Вот герой вступает в противоборство с отрядом федеральной противопожарной службы (программка учтиво выражает благодарность доблестным бойцам). Тут не обошлось без цитат из лучших образцов мировых боевиков. И все это заснято на видео: пародия на черно-белое кино про Сирано. При поэте неотлучно находится хроникер, оператор-документалист, видеоблогер — как угодно, но его камера, модная, ручная, фиксирует каждый шаг, каждое слово, каждую удачу и каждое поражение.

Когда Сирано с «людьми в черном» садится в минивэн и наматывает круги вокруг театра, в этом видится фильм-мистификация «Два капитана 2». Был такой псевдоисторический фарс, снятый Сергеем Дебижевым (при креативном содействии Сергея Курёхина и Бориса Гребенщикова) в условно-документальном, абсурдистском, пародийном ключе. Схватка происходит в историческом антураже, на фоне архитектурных шедевров зодчего Росси. Выбран сюрреалистический ракурс, торжествуют абсурд и панк-арт, призванные шокировать, вызывая при этом чувство сопереживания, смешанного с отвращением. Пули, как в «Матрице», становятся волшебными, но на врага можно ринуться и с молотком. Идет дождь, поэт насквозь промок, и команда «Мочи его!» выполняется буквально: водой из пожарного брандспойта. Сирано — «мэн крутой», он «круче всех мужчин». В него стреляют в упор, а он всякий раз поднимается и восстанавливается самым непостижимым образом, подобно терминатору из жидкого металла. Он кажется неубиваемым, как персонаж Курта Рассела в «Доказательстве смерти» Тарантино.

Далее поэт прочтет монолог о свободной личности. Пространство сцены будет обнажено, как и нервы. Исповедальня с равнодушными лампами дневного света напомнит неуютную остановку общественного транспорта — ее, как тележку, вывезет причудливо одетый бас-гитарист, дурной прообраз трубадура, — так официанты в ресторанах горделиво выкатывают гаргантюанский торт. Последует великолепная сцена ускоренного, конспективного венчания Роксаны и Кристиана: экспресс-свадьба мечты для циников. Сыграют подробнейшую сцену со скрупулезным облачением мушкетеров перед боем, в котором все предсказуемо падут бездарной безымянной смертью.

Сирано предстанет единоличником, отщепенцем, социопатом. Знаменитый предсмертный монолог он произнесет устало и по-французски, отбросив шутовские гиперболы. И тут же радостно возобновленный псевдопасторальный панк возведет в степень шокирующее мировоззрение, призванное разрушать счастливую пресыщенность широких слоев социума. Финал же станет манифестом беспредела и торжеством несправедливости: такова «се ля ви».

Вы не обязаны считывать все множество ассоциаций и цитат культурного слоя. Но если испытаете недоумение, восторг, раздражение — это уже хорошо. Любая сильная эмоция является признаком умного современного театра. А это как раз и есть тот самый главный ингредиент сложносочиненной рецептуры режиссера Рощина.