Режиссер Даниэле Финци Паска говорит: «Старые театры, как и корабли, — максимальное приближение Рая». Эта мысль реализована в первую же минуту спектакля: из глубины зала появляются маленькая девочка и два ангела, идут по проходам, потом по мостикам, переброшенным через оркестровую яму, добираются до авансцены, один из ангелов стучится в пожарный занавес. Тот плывет вверх, за ним — занавес головинский, символ Мариинского театра. И он уходит к колосникам, открывая раздвижной голубой с золотым подбоем. В его проеме — темное мерцающее пространство сценической коробки, раздетой догола, во всю ее таинственную, обычно скрытую от зрителей глубину, до старинной кирпичной стены арьерсцены, прорезанной в центре гигантской аркой и двумя боковыми поменьше. Открытие занавеса — конечно же открытие врат: «Это легкий переход / В неизвестность от забот» (Бараташвили). Это, прав Финци Паска, вступление в Рай.

Прав режиссер, и утверждая, что из всего имеющегося в мировой музыке корпуса заупокойных месс Реквием именно Верди наиболее подлежит не церковному исполнению, но театральной интерпретации. Музыкальная драматургия, драматургия голосов в спектакле находит адекватное выражение в драматургии сценической: четверо солистов не просто поют канонический латинский текст (хотя поют они хорошо), но вступают друг с другом, с многофигурным мимансом ангелов, с хором, с девочкой в понятные то драматически напряженные, то трогательно нежные отношения.

А девочке не страшно в потустороннем мире. Даже когда под знаменитые ужасные аккорды Dies irae один из ангелов вздымает в воздух на канате огромное кадило, и оно маятником, дымясь, раскалывает зеркало сцены (на редкость соответствующее музыке сценографически-мизансценическое решение), а хор громовым голосом, поддержанный грандиозным оркестром Валерия Гергиева, возглашает на ступление Страшного суда. Дальше не так пугающе. И волнует до слез: например, когда четверо духовиков выходят в проход в конце партера и начинается перекличка между ними и оркестром: сверкающие трубы архангелов расплавленным звуком разрезают пространство зала. Или когда хор — согласно программке, «представители разных сословий первой половины XX века»: господа в цилиндрах, половые в передниках, дамы, школьницы, поп, мастеровые и прочий люд — на Offertorio наконец снимает алые повязки, с самого начала закрывавшие глаза. Теперь, прозрев, можно поиграть с девочкой: она храбро парит над головами на четырех гигантских воздушных шарах, опускаясь ботиночками в ласково подставленные ладони взрослых, и, оттолкнувшись от них, взмывает снова…

Финци Паска и художник Жан Рабасс много работали для цирка, сочиняли церемонии открытия Олимпиад, и этот опыт вполне пригодился в Реквиеме. Есть тут и пламенеющие в воздухе светодиодные трубки (такие же, как в «Аиде», прошлогодней постановке этой бригады в Концертном зале Мариинского театра), и кувыркающиеся в воздухе ангелы (фокус в том, что невидимые нам телодвижения на полу отражаются в наклонной блестящей плоскости), и много еще всяких чудес и волшебств. Находящихся — важное достоинство спектакля — в согласии с проникновенным пением и с серьезностью вещей, о которых поется.

Но вот доходит дело до финального просветления, и наша девочка по мосткам спускается в зал — оказывается, это, слава Тебе, Господи, была только экскурсия. Одна из ангелиц пытается догнать ее, отдать позабытый красный мячик, но той уже и след простыл.

В общем, Даниэле Финци Паска обещает: там интересно и так уж особенно нечего бояться. Утешительное известие.