Последней премьерой минувшего сезона в детском музыкальном театре «Зазеркалье» стала опера «Евгений Онегин» Чайковского в постановке Александра Петрова.

Режиссер очень долго решался на постановку этого шедевра, и понять его можно. Об Онегине сказано уже столько, что добавлять что-то чрезвычайно сложно. Путь культурно-исторических ассоциаций, путь памяти и воспоминаний здесь представляется бесконечным. Что и доказала режиссерская версия, смело и успешно предпринятая Петровым в его родном театре.

«Онегин», как известно, — «энциклопедия русской жизни», но еще и всякий раз — отражение личных историй каждого его русского читателя, слушателя. Все мы прошли через это сочинение в школе, в театре, а потому каждый раз при встрече с романом в сознании возникает вереница ассоциаций — мелких и покрупнее. «Онегин» — это еще и роман взросления, а значит, и старения. Именно с этого и начинает свое послание режиссер — с воспоминаний… Татьяны. Для этого он не побоялся нарушить канон — отказался от привычного «бумц» на ноте ре в басовом регистре в начале вступления к опере и показал в левом углу сцены постаревшую Татьяну, ухаживающую за дремлющим у камина генералом Греминым и слушающую патефонную пластинку с оперой про себя.

Громко щелкали часы, словно приговор, отсчитывая оставшееся время. Постаревшая Татьяна будет появляться на протяжении оперы в поворотные моменты воспоминаний. Музыка дуэта двух сестер возникла приглушенно, щемящим фоном, как мистическое эхо далекого прошлого, где всем было хорошо, где все было полно надежд. Зритель увидел маленькую театральную сцену-ракушку в усадьбе, где две сестры разыграли театр в театре.

С самого начала в этой режиссерской ностальгии была задана и сильная чеховская нота. В пьесах Антона Павловича — младшего современника Чайковского так много написано о несбывшихся надеждах, что каждая из них могла бы быть литературным «переводчиком» музыки Чайковского. Александр Петров соединил разные эстетики — глубокого психологического театра и театра представления, которые дополняли друг друга. Крестьяне у него стали эдакими слугами просцениума — в черных длиннополых рубахах и укороченных цилиндрах, напоминая и что-то цирковое, притворное, условное, мейерхольдовское. А в сцене дуэли мы и вовсе увидели гигантскую мишень с красным «яблочком» в центре — последний шанс «не рассмеяться ль нам пока». А до этого не к месту картинно-карикатурно грохнувшуюся в обморок помещицу Ларину после ссоры в ее доме двух друзей — Онегина и Ленского.

Даже в сцене дуэли на самой «слезной» арии оперы — «Куда, куда вы удалились» Петров нашел шанс поиронизировать, усадив Ленского в мехах на скамейку петь рядом со своей могилой, где на столбике указаны годы жизни «юного поэта». Иронию режиссер соединил с той самой, якобы набившей оскомину, психологической правдой.

Утрированным психологизмом старинного образца в этом спектакле наделена няня с ее нарочито медленной, прихрамывающей походкой. Она тщательно отыгрывает все реакции на реплики партнеров, напоминая дореволюционных мхатовских старух. Уморительно поставлена в этом спектакле и мизансцена поздравления Татьяны стариком-французом Трике, который сам по себе — ходячий французский комический театр со своими стариковскими традициями. Чтобы не увязнуть в натурализме эмоций, режиссер прибегал и к помощи внезапных стоп-кадров, словно замедленных съемок в кино.

Границы между реальностью и вымыслом, театром и нетеатром, актером и зрителем в этом спектакле очень зыбкие. Ленский с Онегиным здесь выбежали из той самой ракушки, церемонно разыгрывая ритуал перед Лариной и ее подопечными. Режиссер не жалел ассоциаций, чтобы разбудить воображение своего зрителя. В квартете знакомства двух друзей и двух сестер они играли в жмурки, завязав черной лентой глаза, задав тему фатализма, слепой судьбы…

Условности стиля — условностями, игры стилем — играми, но кто на протяжении спектакля старался быть настоящим и не стесняться правдоподобно перевоплощаться в своих героев с их нешуточными страстями, так это солисты. Состав был собран, как прописал Пушкин, а вслед за ним Чайковский, из молодых исполнителей, образовывавших еще один эмоциональный сюжет. Онегин и Ленский — два писаных красавца в исполнении баритона Григория Чернецова и лирического тенора Романа Арндта — выступили идеальными партнерами для сопрано Елены Миляевой и меццо-сопрано Дарьи Росицкой, Татьяны и Ольги.

Идеальный дирижер для «Евгения Онегина» — Павел Бубельников выводил каждую нотку, согласно ленинградско-петербургской традиции, словно заветные вензеля. Он вписал новую интерпретацию оперного «Онегина» в мировую историю музыкального театра.