Один из шедевров французского оперного репертуара «Иудейка» (1835) Жака Франсуа Галеви, прославившаяся в театрах XIX века под названиями «Дочь кардинала» и «Жидовка» (La Juive), появилась на сцене Михайловского театра, где когда-то, в 1837 году, была дана ее российская премьера.

Официозная российская газета «Северная пчела» писала о той исторической премьере, что «невозможно представить себе ничего величественнее и увлекательнее Жидовки… это nec plus ultra (крайний предел) сценической роскоши». В имперском Петербурге, как и в других столицах Европы, сюжет и музыка La Juive, где в «горгоньем» клубке сплелись религиозный конфликт между католиками и иудеями, страстный любовный треугольник «жидовки» Рахили, принцессы Евдоксии и воителя Леопольда, смертоносная распря кардинала де Броньи и ювелира-еврея Элеазара, разоблачения, молитвы, заговоры, массовые танцы и роскошные по красоте арии и монументальные хоры, имела невероятный, просто триумфальный успех.

Создатели нынешнего Михайловского спектакля, возвращая на сцену забытый в России шедевр, проявили крайнюю степень ответственности. Премьеру «Иудейки» приурочили к культурной программе Года Франции в России. Команду постановщиков собрали из крепких европейских имен: режиссер из Франции Арно Бернар, художники из Австрии и Германии — Герберт Мурауер (сценография), Эва-Марейке Улих (костюмы), Рейнхард Трауб (свет), солисты — уругвайка Мария Хосе Сири (Рахиль), итальянцы Вальтер Борин (Элеазар) и Джан Лука Пазолини (Леопольд), голландец Гарри Питерс (кардинал де Броньи), в партии Евдоксии — «михайловская» прима Наталья Миронова. Дирижер — музрук Михайловского Петер Феранец из Братиславы. Подняли театральные архивы, пригласили бывшего кантора питерской хоральной синагоги Бориса Финкельштейна на консультации, воссоздавая аутентичные иудейские ритуалы на сцене, вызвавшие, правда, у светской оперной публики недоуменные и невинные вопросы: что за ленты наматывает на руки Элеазар, готовясь отомстить кардиналу, что за предмет крепит на лбу? Театральная программка на сей счет молчала, зато «знатоки» в зале с радостью делились информацией: по рядам торжественно неслись слова «талит» (одеяние для молитвы), «тфилин» (амулеты), «Тора» (учение Моисея), «Пейсах» (еврейская Пасха).

Воспроизведение ритуалов — авторский «гвоздь» режиссера, выдвинувшего в «Иудейке» на первый план не любовно-религиозную историю из XV века, переложенную блестящим пером Эжена Скриба в оперное либретто, а повесть о катастрофе, которую пережили евреи в веке XX. Отсюда — черно-белая сценическая среда с глухой «стеной плача», взрывающаяся фашистскими кумачами и спускающимися из-под колосников орлами Третьего рейха. Детально выстроенные массовки в сто с лишним человек, иллюстрирующие антисемитские бойни, финал — не костер инквизиции, в котором горит Рахиль, а газовая камера для всех иудеев.

Премьеру «Иудейки» презентовали пресс-акциями в Москве и Питере, но «черным пиаром» спектакля оказался телефонный звонок неизвестного, сообщившего за полтора часа до начала премьеры, что в театре бомба. Зрителей, в числе которых должны были присутствовать официальные российско-французские гости, распустили, солистов отправили «успокаивать нервы» в ресторан, премьеру перенесли на следующий день. В итоге звонившего не нашли, эксцесс замялся, а перенос премьеры отразился только на певцах. Им пришлось петь два спектакля подряд, и теноры такого марафона явно не осилили. На втором спектакле Вальтер Борин и Джан Лука Пазолини убеждали скорее актерски, с трудом выжимая верхние ноты сложнейших вокальных партий. Но обе сопрано и бас Гарри Питерс удержали спектакль на достойном вокальном уровне.

Главное, что именно музыка Галеви — полная мелодического и оркестрового великолепия, захватывающе масштабная (несмотря на безжалостные купюры в спектакле), искусно чередующая экспрессивную лирику и грандиозные хоровые сцены, оказалась триумфальной частью спектакля. Странно даже, что такой безусловный шедевр оперного искусства до сегодняшнего дня оставался в России в ранге архивного раритета.