Санкт-ПетербургскийМихайловский театр отважился на постановку «Иудейки» Жака Галеви — произведения очень непростого и, к сожалению, вечно актуального. Всего несколько лет назад о такой премьере не могло быть и речи — вокруг и внутри бывшего театра им. Мусоргского царило серое спокойствие. Теперь, с приходом Владимира Кехмана, человека, изначально далекого от искусства, но, как оказалось, одержимого созидательным театральным честолюбием, страсти закипели бурно. Одни негодуют, другие восхищаются авантюрным талантом бывшего «бананового короля». А Кехман тем временем выучился менеджменту в театральной академии, отремонтировал прекрасное аристократичное здание рядом с Русским музеем — бывший придворный французский и немецкий театр, набрал крепкую команду и выдает премьеру за премьерой. Их уже можно и должно обсуждать всерьез, анализируя, с чем-то не соглашаясь, критикуя. Но и констатируя тот факт, что театр, несомненно, развивается. Выпуск нового спектакля сопровождался скандалом. Очередной мерзавец, представившийся членом националистической партии, позвонил в Михайловский театр перед самой премьерой: «У вас сегодня „Иудейка“? Так взлетите все вместе с ней!». Вызвали спецгруппу и кинологов, премьеру пришлось отложить. Ее сыграли на следующий день, но настроение было испоганено. Вот такие милые люди есть в Петербурге… Инцидент констатировал, что за 175 лет, со времен Скриба (либреттиста) и Галеви (композитора) не многое изменилось в сознании изрядной части граждан. Инициаторы постановки Владимир Кехман и главный дирижер театра Петер Феранец рас считали верно — с таким проектом проиграть трудно: Год Франции в России, и он открывается оперой Галеви. «Жидовка», она же в деликатном переводе «Иудейка», нигде в России не идет, да и вообще жанр большой французской оперы на наших сценах отсутствует. Тема религиозной и национальной нетерпимости катастрофически злободневен. Склоки вокруг еврейского вопроса — процесс перманентный, однако не перестающий работать неплохой рекламой. Постановочная группа и четыре главных исполнителя, приглашенные с Запада на четыре премьерных представления, — не из последнего эшелона. Дело за немногим: за художественным результатом. И каков же он? Неоднозначный, но определенно со знаком плюс. Поставленный французом Арно Бернаром крепко и очень профессионально, спектакль гарантирован от опасности через месяц-другой развалиться, как это у нас частенько бывает. И что характерно — он очень хорошо запоминается. Хотя либретто оперы изрядно запутано, здесь никаких ребусов, все наглядно и понятно. Чересчур понятно и предсказуемо, ибо подход к материалу режиссер выбрал, на мой взгляд, упрощенный. Желая обострить ситуацию, он перенес действие в 30-е годы, к моменту становления фашизма в Европе. Фактически, персонажи помещены в среду, где возможность нравственного выбора — главная тема Скриба и Галеви — приближена к нулю. В версии французского постановщика альтернатива практически отсутствует, у всех иудеев путь один — в газовую камеру. Чем, собственно, спектакль и заканчивается. Большая французская опера как жанр лишена здесь многих своих атрибутов: пышной постановочности, балета. Но об этом никто слезы не льет — иные времена. Красивая, правда, без особой образности, романтическая музыка разыграна на сцене четко и ясно, даже слишком рационально, а временами просто бытово. «Иудейка» в Михайловском сработана по шаблонам среднестатистического современного спектакля, корректного и узнаваемого, каких на Западе много на любой сюжет и любую музыку. Правда, шаблоны в Михайловском разработаны очень качественно: все детали логично работают на общую идею. Минималистская сценическая картинка( художник Герберт Мурауер) своей серо-черно-красной графичностью даже красива, если бы не плоский, мало выразительный сценический свет. Петер Феранец добился в последнее время весьма качественного звучания оркестра Михайловского театра. Но если «Русалка» Дворжака (предыдущая премьера театра) музыкально была отделана очень тонко и подробно, то в инструментальной интерпретации «Иудейки» больше «общих мест». Музыки у Галеви много, на целых 5 актов, однако разумно сделанные купюры и трехактный вариант позволяют заканчивать спектакль до 11 часов. Но — вот парадокс! — в результате режиссеру музыки не хватает, и действие отдельных эпизодов развивается в тишине (ритуал перед пасхальным вечером в доме Элеазара) или под пронзительный звук свистков, выкрики и стоны в сценах еврейских погромов. Вообще избиения проходят через спектакль рефреном, этих жестоких сцен так много и сделаны они с таким натуралистическим рвением, что психологическая драма героев в них просто тонет. Уходит на второй план очень серьезная проблема взаимного нежелания людей услышать и понять друг друга. Ведь гонимый христианами Элеазар, воспитавший чужую дочь как свою, в иудейской вере, тоже не хочет уважать порядки страны, в которой живет его семья. А выбирая между ортодоксальными традициями своей религии и жизнью близкого человека, он предпочитает первое и посылает Рахиль на смерть. В общем-то, именно про это написана драма Скриба и Галеви. Таким образом, предложенные режиссером обстоятельства — фашизм — становятся доминантой, и нивелируется изначально заданная авторами произведения сложность человеческих отношений. Недостает им гибкости и тепла, более того, не озарены ни персонажи, ни актеры подлинным чувством, будь то любовь, страдание или ненависть. В большинстве случаев эти чувства хорошо изображаются, но сопереживать им трудно. Возможно, то были издержки первого спектакля — сложилось впечатление, что характеры на сцене не развиваются. Какими герои на сцену пришли, такими и ушли. Кроме одного — кардинала де Броньи в исполнении Гарри Питерса. Он и поет куда выразительнее других: очень красивый, наполненный обертонами голос, объемная интонация, прекрасная вокальная манера. Конечно же, остальные приглашенные исполнители Мария Хосе Сирии — Рахиль, Вальтер Борин — Элеазар, Джан Лука Пазолини — Леопольд — мастера. Но странным образом их певческая манера напоминала не лучшие варианты русской: и ровности вокала порой не хватало, и звук «поддавали», от чего страдала кантилена, и интонирование временами не идеальное. Гости спели и уехали, их в спектакле заменят «коренные» певцы Михайловского. Молодежь театра уже показала себя достаточно интересно: Татьяна Рягузова — Рахиль, Наталья Миронова и Надежда Кучер в партии Евдокии весьма убедительны как вокально, так и сценически. Хор театра звучит и действует превосходно, хотя и в рамках довольно простой постановочной схемы. Нехитрые актерские задачи выполняются четко, без сбоев и досадной грязи. Чувствуется, что все отработано тщательно. В спектакле есть действительно красивые режиссерские решения: уютная патриархальная атмосфера пасхального вечера в доме Элеазара, традиционный еврейский танец под дулом автомата, вздыбленность сверкающих белизной столов в сцене светского раута. Когда Арно Бернар находит емкий художественный образ, метафору, сценическое действие гармонично взаимодействует с музыкой. Когда же режиссура ограничивается иллюстрацией сюжета, пусть даже сочиненного постановщиком, музыке в этой ситуации становится как-то неуютно. И все же «Иудейка», как и «Русалка», — это совсем иной уровень, даже по сравнению с другими премьерами театра в его новые Михайловские времена. Складывается иная музыкальная и сценическая культура, иные взаимоотношения с современностью, иной подход к формированию репертуара. При всех издержках и просчетах — а не ошибается только тот, кто ничего не делает — оперный дом на площади Искусств не робко встраивается в российский театральный процесс, и похоже на то, что вскоре он займет в нем далеко не последнее место.