Британский режиссер Грэм Вик поставил в Мариинском театре оперу Мусоргского «Борис Годунов» как злободневный горестный политический памфлет.

Тая детали, мистер Вик интриговал: мол, в стороне от актуальных российских событий его «Годунов» не остается. Но мы же знаем, как долог технологический процесс подготовки спектакля со сложными масштабными декорациями, потому можно с уверенностью сказать: многоопытный английский режиссер провидел эти события задолго до их начала.

Боюсь, за беспощадную наблюдательность Вика вместе с художником Стюартом Нанном нарекут современными де Кюстинами — их глаз точно подметил черты, по которым мы часто скользим, не видя.

Народ согнали просить Бориса на руководящую должность в типовой бетонный брежневский Дворец съездов: обшарпанный донельзя, с отвалившейся местами мраморной плиткой, выходом служит проем под лестницей, где навалены мешки с мусором и ломаная мебель. Герб СССР уже содрали, но еще не спрятали. Венчание на царство: срывают грязноватые драпировки, за ними — стоящий диагонально гигантский, во всю высь, иконостас с царскими вратами, под углом — золоченый борт театрального балкона. Келья Пимена — всего лишь стол на фоне этого иконостаса, только пространство сверху косой дугой отрезает черный занавес. Дальше декорация превращается в корчму на литовской границе: фрагменты иконостаса разъезжаются, открывая неоновую рекламу и двери стрип-бара, но остальные части алтарной преграды так и стоят. Это главный сценографический образ спектакля: в России всё происходит везде и одновременно. На него работают и многочисленные анахронизмы: челночницы с клетчатыми сумками — и мобильники, костюмы явно начала 1990-х — и ноутбуки у Пимена и маленького Феди Годунова и т. д. Хотя формально время все-таки движется: Дворец съездов к концу правления царя Бориса починили, водрузили орла о двух головах, балкон декорировали триколором — и теперь здесь Госдума. Уже, ввиду того что власть шатается, успевшая стать местом для дискуссий — под гербом красной краской намалевано: «Народ хочет перемен». Тетки в трауре являются с заготовленными венками, игнорируя годуновское «Я царь еще», и, едва дождавшись последнего хрипа, заваливают ими тело.

Подробно проработаны не только вещественные, но и психологические детали. Героям и хору придумана достоверная жизнь. Типажи, мизансцены, реакции узнаваемы. Спектакль — ни в коем случае не карикатура, но трезвая констатация без гнева и пристрастия. Это ведь мы свыклись с абсурдным сосуществованием имперской и советской символики, с причудливым гибридом КГБ и РПЦ, и нам не в диковину, когда ОМОН мочит население — а для чего он тогда вообще придуман? Вик же воспринимает наши реалии как нелепые, безумные, бесчеловечные — и дотошно их воспроизводит, пытаясь понять правду чужой души.

Как раз благодаря тому, что эта правда найдена, спектакль захватывает. В нем сложился цельный сильный ансамбль, поют все очень достойно и точны каждый в своем образе, от Евгения Акимова — Шуйского в политбюрошной шапке-пирожке до Андрея Попова — Юродивого, хиппаря во вьетнамках и с косяком. Евгений Никитин в заглавной партии феноменален: великолепный вокал, чеканное актерское мастерство и мощнейшая харизма. С первых же слов первого монолога «Скорбит душа» по спине поползли мурашки, и дальше это чувство не отпускало ни на секунду пребывания Никитина на сцене. Большой трагический артист!

Восхищения заслуживает и Валерий Гергиев, не только как дирижер, мастерски озвучивший партитуру первой редакции оперы Мусоргского со всей ее шероховатостью и варварским саспенсом, но прежде всего как художественный руководитель, позволивший этому умному и смелому спектаклю быть.