Спектакль «Суд над тунеядцем Бродским» прошел в доме-музее Достоевского при полном аншлаге, что для организаторов, кажется, было неожиданностью. Вероятно, роль сыграл тот факт, что Бродский — последний из русских поэтов, которого знают почти все в стране, а если не знают, автоматически выпадают из культурного контекста. Кроме того, людей наверняка привлекла актуальная, как ни маскируй, тема: государство против творческой личности, не желающей играть по правилам.

Интересна получившаяся вольно или невольно параллель «Бродский — Достоевский». Последний тоже был судим за отказ быть верноподданным, а затем русская культура стала клясться его именем. С первым пока не ясно: вроде бы и нобелевский лауреат, и памятник словесности, но стоит государственному курсу повернуться не туда — и вновь поэт окажется кумиром маргиналов.

«Суд над тунеядцем Бродским» поставил Денис Шибаев, руководитель Большого академического алкоголического театра, на основе стенограммы процесса 1964 года. Тогда поэта за желание писать, а не работать на производстве, приговорили к пятилетней ссылке (которая фактически продлилась год).

Конфликт сторон в спектакле представлен оригинально: участники поочередно перевоплощаются в каждую из сторон — в обвинителя, свидетеля, защитника, голос из зала, наконец, в самого Иосифа Бродского. Начавшись как суд, процесс превращается в свадьбу. Два социальных ритуала перетекают друг в друга: женщина-судья становится невестой, потом также и свидетельницей, при этом периодически отвечая себе за Бродского.

В традициях современных независимых постановок, игра актеров до крайности экспрессивна. Судья пьет водку, орет, задирает юбку и засыпает на столе, остальные участники падают со стульев, ссорятся, обливаются водой из ведра. Один из актеров превращен в кентавра: вероятно, отсылка к античным мотивам в творчестве поэта. Короткие реплики и взаимодействие персонажей между собой, исключая текст стенограммы суда, выглядят откровенной импровизацией. Получается не очень смешно. Отделаться от ощущения студенческого капустника не удалось и оставалось надеяться, что выручит тема.

Тема эта — не просто «беспредел» авторитарного государства и не рассказ об эпизоде в жизни поэта. За идиотским вопросом судьи «А кто это причислил вас к поэтам?» на самом деле стоит нетривиальный смысл. Бродский этот выпад парировал: «А кто причислил меня к роду человеческому?». Если перед пародийным советским судом можно и не оправдываться, то перед судом высшим или, если угодно, человеческим родом как таковым нужны будут доказательства. Персонажи «Суда…» ищут ответ на вопрос о том, что делает Бродского поэтом, почему на него, а не на любого, ополчилась государственная машина, чем поэт отличается от других людей, от зрителей и от актеров. Поэтому каждый персонаж примеряет на себя личину Бродского, пробует его слова на вкус, ходит в его шкуре.

Удачная находка — девушка, которая периодически выходит на сцену и, улыбаясь в тридцать два зуба, зачитывает стихи Бродского с американским акцентом. На его поэзии есть, несомненно, отпечаток американской культуры, которой он отдал последние годы жизни, что по-своему открывает для нас поэта. С точки зрения американских литературоведов, однако, он — лишь один из экспериментаторов конца прошлого века, если не эпигон У. Х. Одена. Заметим, что они не бывали ни в советском народном суде, ни на свадьбе, где стол с бутылкой водки застелен газетами, ни в ссылке с Бродским. Актеры театра Шибаева — побывали, хотя и понарошку, по очереди примеряя на себя разные личины и читая каждый вслух любимое стихотворение поэта.

Читают по-разному: кто хорошо, кто забывает слова, кто откровенно мучает публику длиннющим стебаловом «Старик, давным-давно из Ялты…». Характерная ошибка, которую постоянно делают, цитируя «Не выходи из комнаты»: читают «не заводи мотора» вместо «не вызывай». Видимо, люди действительно представляют себе лирического героя, заводящего какой-нибудь моторчик, окончательно забыв, что так некогда называли автомобиль. Советская власть пыталась сломить поэта, но не ломает ли его таким же образом всякое взаимодействие со средой? Бродский теряет свой контекст, обрастает новыми смыслами и приписываемыми цитатами, американским акцентом и диссидентской биографией: неизвестно, возможно ли вообще знать «настоящего» поэта Бродского. В конце концов, не пишет же поэт в самом деле только для себя одного или для вечности — все это общее. Но идти на спектакль стоит в том случае, если какой-нибудь свой Бродский у вас уже есть.