О театральной лаборатории фестиваля «Александровская крепость» в Усть-Лабинске

Фестиваль «Александровская крепость», созданный по инициативе фонда Олега Дерипаски «Вольное дело», впечатляет масштабом. На два дня небольшой городок Усть-Лабинск в Краснодарском крае превращается в столицу казачества. Концерты, выступления народных ансамблей песни и пляски, а также большие образовательная и театральная программы. Последняя в этом году была посвящена сложной и малоизученной (в смысле открытости для широкой аудитории) теме расказачивания. Куратор программы Олег Лоевский пригласил к ее исследованию одиннадцать постановочных команд «драматург + режиссер» (в одной команде был еще и художник). На протяжении четырех дней они работали с разными театрами Краснодарского края, не только профессиональными, но и студийными, и студенческими.

Сцена из эскиза «Два дерева растут из одного корня».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

Вырванные из учебников истории трагические страницы, кажется, искренне занимали каждого — и постановщиков, и актеров, и зрителей в зале. Столько пролитых слез я не припомню ни на одном обсуждении. Казалось, что индивидуальная боль зрителей за предков, переживших гонения, голодомор, насилие, лишение дома, культуры, идентичности, сливается здесь в коллективную боль забвения. Лаборатория дала возможность выхода тому, что было вытеснено и табуировано.

Подбор постановочных команд для такого сценического исследования не был связан с профессиональной молодостью. Скорее наоборот. Это лаборатория мастеров — практически все режиссеры и драматурги вполне состоявшиеся специалисты с увесистым репертуарным портфелем. Неудивительно, что получившиеся эскизы — серьезные авторские высказывания. Тот редкий случай, когда, во-первых, хочется, чтоб все работы получили возможность дальнейшей реализации в театрах, а во-вторых, кажется, что справедливее было бы написать про каждый отдельный большой текст.

В первом эскизе — «Два дерева растут из одного корня» Краснодарского театра драмы, — режиссером и драматургом которого выступил Олег Долин, к памяти обращались через погружение в собственную биографию и изучение корней. Эскиз основан на воспоминаниях Татьяны Земсковой «Сундук с секретом». Играет ее Анастасия Поддубная, существующая всегда немного отдельно от остальных героев. Ее пространство — авансцена, где она раскладывает фотографии своих предков, а за ее спиной — прошлое, оживающее на пересечении ее памяти и воображения. Оно не достоверно и подвержено аберрациям: так, у еще младенца-прадеда есть вполне современная соска, а маленькой бабушке на день рождения родители приносят торт с именинными свечками.

Сцена из эскиза «Два дерева растут из одного корня».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

Предки в оживших картинках приобретают объем, они обаятельны и живут точно так же, как мы сегодня. Оттого их трагедия, те кошмары, с которыми они столкнулись, воспринимаются очень лично, легко перекладываются на собственную реальность. Долин миксует два пласта — персональный мелодраматический и надличностный, философско-исторический. Второму в эскизе найден визуальный образ. По сцене ходят жутковатые мистические невесты (в программке это Эвмениды — богини мести, которых играют Олеся Богданова, Елизавета Вареникова и Елизавета Велиган), читающие стихи Владимира Солоухина:

Куда бы судьба ни носила,
Наступишь на мертвеца.
Россия — одна могила
Без края и без конца…

Они существуют как будто отдельно от основного действия. При этом позволяя, с одной стороны, перевести в визуальный код общий морок, угрозу, нависающую над каждым, обстоятельства той непреодолимой силы, перед которой бессильна любовь и жен, и детей, и матерей. С другой, вечный женский плач над убитыми, пропавшими без вести, искалеченными, — энергию их горя, превращающуюся в жажду возмездия.

Сцена из эскиза «Албаши Гармаши».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

Самая юная постановочная команда — режиссер Серафима Крамер и драматург Ульяна Петрова, две выпускницы РГИСИ прошлого года, — работали с независимым театром «Мой». В основе пьесы практически анекдотическая ситуация: три брата-гармониста потеряли память и не могут больше ни петь, ни играть. Постепенно выходя из забвения, они вспоминают прожитые ими ужасы — голодомор, убийства, потери детей и, наконец, совершенный ими же суицид. Воспоминания так кошмарны, что память стремится защититься от них даже в жизни потусторонней.

Пространство эскиза предельно аскетично: пустая сцена с тремя табуретками, трое сидящих на них актеров, да гармонь. Это самый текстоцентричный эскиз лаборатории, ставка в котором была сделана на актерское существование. Однако артистам-непрофессионалам явно не просто было за четыре дня освоить такой объем, отчего они терялись в поставленных задачах и съезжали на привычные игровые штампы. Текст Ульяны Петровой построен на былинных повторениях, почти медитативных шаманских камланиях, напоминающих те приемы, которыми пользуются Александр Артемов и Настасья Хрущева в спектакле Театра ТРУ «Молодость жива» и его более поздней реконструкции в иркутской «Новой драме» — «Евангелии от бардов». Сама организация текста требует не психологического его проживания, а поиска способов его отстранения, позволяющего раскрыть звуко-речевую партитуру, погрузить зрителя в медитативное состояние безвременья, в котором пребывают герои.

Сцена из эскиза «Албаши Гармаши».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

С дистанцией между актером и текстом работали большинство постановщиков лаборатории. Для эскиза «Караич» Волгодонского молодежного драматического театра драматург Екатерина Гузема написала художественную пьесу, где документ — лишь отправная точка к созданию произведения. Иван Миневцев перенес ее в здание городской администрации, в зал заседаний, напоминающий судебный. У входа в зал, слева и справа от кафедры, сидели две крупные женщины в полицейской форме — и еще до начала эскиза это создавало ощущение тревоги и неуверенности.

Миневцев работает на логических несоответствиях и парадоксах: там, где ждешь грубой силы, возникает лирика. Поют казачьи песни женщины в форме, как бы становясь выразителями голоса народа как такового. С каждой песней, прерывающей действие, их низкие голоса становятся будто гуще, звук берет начало все ниже — из самого нутра, отчего пение, хоть и стройное, начинает напоминать такой глубинный даже не плач, а вой. Или судья достает из-под кафедры глиняную крынку и пьет молоко, а потом и вовсе на судейском столе возникают камыши, кубанские берега, а над ним — луна, которую показывают с помощью фонарика. Актеры говорят только в игровых сценах, их свидетельские показания звучат в записи, с помощью наложения шумов и помех стилизованной под старую.

В центре сюжета — два брата, оказавшиеся по разные стороны баррикад. Один — ярый борец с революцией, другой — тихоня-конформист, не то чтобы искренне поддерживающий новую идеологию, но стремящийся приспособиться к сложившимся обстоятельствам. Однако приговор ждет обоих. Одного судят за контрреволюционную деятельность, а другого за то, что вовремя не донес на первого. Гуземе и Миневцеву удается раскрыть темы разрыва связей между близкими людьми, возможности сводить личные счеты через политическую идеологию, и шире — показать зарождение времени, когда уже невозможно найти баланс между лицом и маской.

Сцена из эскиза «Вспышки».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

Режиссер Антон Безъязыков и драматург Маша Конторович вписали свой эскиз «Вспышки» в прибрежный пейзаж озера Копытце. Эта работа была по-настоящему сайт-специфична. Живописная природа не только становилась фоном, на котором происходят события пьесы, но само место рассказывало свою историю. Безъязыкову и Конторович удалось не педалировать ужасы и горе, а лишь обозначив события давно минувших дней, не лишить их при этом трагического объема.

На берегу озера актеры Туапсинского ТЮЗа разыгрывали небольшие эпизоды из повседневной жизни — такой, какой она могла быть здесь сто лет назад. Вот молодая девушка шепчется с женихом, договариваясь о побеге, а потом наряжается дома для последнего пасхального ужина с родителями. Но прямо посреди скромного празднования в дом врываются двое незнакомцев в черной одежде с приказом выселить. Они же придут и к братьям, ссорящимся из-за женитьбы одного из них. Они же повстречаются старикам, вышедшим искать свою задержавшуюся на прогулке внучку. И становится предельно ясно: никто не вернется домой, ни у кого не будет семейного счастья. Вообще ничего больше не будет.

Художественные сцены в эскизе смонтированы с короткими комментариями, которые актеры произносят, сидя в ряд, как на читке. Иногда они документальные, иногда — авторские размышления на тему. И те, и другие придают эскизу объем. Документальные хроники, фиксирующие количество расстрелянных и погибших от голода, подчеркивают универсальность истории — перед нами не частные трагедии отдельных семей, а то, что происходило повсеместно. Авторские — сближают героев прошлого с нами сегодняшними, людьми, живущими на стыке веков, в эпицентре социально-политических перемен. Безъязыкову удается вписать историю в место так, что избыточное цветение природы начинает контрастировать с тонким режиссерским рисунком. Пейзаж будто написан широкими мазками масляных красок, а эскиз набросан поверх него угольным мелком. Он лишь проявляется сквозь время, едва просвечивает на фоне местных красот. И это остро и четко подчеркивает ужас прошлого, его абсурдность: как вообще на такой плодородной земле люди могли умирать от голода?

Сцена из эскиза «Хлеб».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

Кардинально отличным путем пошли режиссер Дмитрий Егоров и драматург Лара Бессмертная, работавшие с краснодарским «Одним театром». Их эскиз «Хлеб» шел в старом советском кинотеатре «Знамя». На большом экране — кадры из немого черно-белого фильма «Хлiб» 1930 года. Сквозь них наложением видеопроекции проявляются лица актеров. Егоров и Бессмертная строго застраивают все компоненты сценического действия: текст, актерское существование, голосоведение, свет, звук, видео. Все элементы работают на создание саспенса, нарастающего чувства тревоги. С развитием действия кадры фильма постепенно блекнут, а проекции лиц актеров, наоборот, становятся более проявленными. Музыкальная партитура эскиза тоже развивается постепенно: от тихого звука метронома к гитарной мелодии, исполняемой в режиме реального времени и поддержанной стуком ложек. Звучание последних напоминает одновременно и топот лошадиных копыт, и звук забиваемых в крышку гроба гвоздей.

От первой реплики, произнесенной по-дикторски сухо — «Отец сына зарубил и засолил», — действие движется к самой страшной сцене эскиза, когда на экран транслируется лицо актрисы Дарьи Жениховой. Она зачитывает строгий, но поэтически устроенный текст, построенный на постоянных повторениях. Сначала звучат различные однокоренные к слову «голод», потом документальные сводки — кто и как умирал от голода на кубанской земле сто лет назад. Текст заканчивается, а лицо актрисы, как будто рифмующееся с лицами прошлого, еще долго транслируется на экран — сначала в пол-оборота, потом в профиль и, наконец, анфас. Проявленной становится связь всех людей сквозь времена, их неотделимость друг от друга. Прошлое всегда отражается в настоящем, оно будто заложено в генетический код — можно не знать историю, но уйти от ее тяжелого наследства все равно не получится.

Сцена из эскиза «Черные страницы».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

Метод полевых исследований использовали сразу две команды. Материалом для эскиза «Черные страницы», поставленного Андреем Стадниковым с Творческим объединением «Аврора читает» (куратор Вера Сердечная), стали интервью, взятые у старейших жителей кубанских станиц во время экспедиции в августе 2023 года. На сцене — экран и несколько столов. Молодые ребята, будущие актеры и филологи, в черных тренировочных костюмах по очереди садятся за центральный стол, воспроизводя отрывки из интервью с помощью техники вербатима в наушниках. На экране над ними в это время транслируются старые фотографии, природные пейзажи, лица исполнителей — прошлое и настоящее смешиваются.

В «Инстинкте самосохранения» (режиссер Руслан Маликов, драматург Маргарита Кадацкая) использованы интервью, взятые драматургом у жителей Таганрога и села Николаевка. Центральной в этом эскизе стала личная история актрисы Таганрогского камерного театра Людмилы Илюхиной, во время репетиций нашедшей у себя казачьи корни.

С помощью иронического отстранения работали эскизы «Исповедь. Разговор у костра» Новороссийского городского театра (режиссер Даниил Безносов, драматург Алексей Житковский) и «По белу свету» Театра защитника Отечества (режиссер Андрей Корионов, драматург Герел Бадаева). Обе команды обратились к теме эмиграции. В основу пьесы Житковского легла автобиография Николая Келина «Казачья исповедь», а эскиз сосредоточился на теме возвращения на Родину через десятилетия изгнания. Бадаева работала с дневниками Федора Елисеева, а основной темой эскиза стало исследование способов выживания в эмиграции и адаптации к жизни в чужой стране.

Сцена из эскиза «Сказ о расказачивании».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

Поиском способа коммуникации с детской аудиторией на непростые исторические темы занимались сразу две команды. Режиссер Ярослав Жевнеров и драматург Виктория Костюкевич работали с Театром Старого парка. Драматургический сюжет эскиза «Сказ о расказачивании» предельно прост: дед рассказывает внукам, надоедающим ему кучей вопросов, о своей молодости. За длинным столом актеры режут, перекручивают в мясорубке, закатывают в банки сочные красные кубанские помидоры, пока дед ведет рассказ об убийствах, разбоях, голоде. Прием, с одной стороны, позволяет говорить с детьми на доступном и интересном им языке, напоминающем и мультфильмы, и графические романы. С другой, дает возможность отстраниться от ужасов истории, снизить натуралистичность повествования, но не лишить его ни серьезности, ни трагичности.

В «Бурьяне» (режиссер Иван Пачин, драматург Игорь Витренко, художник Ольга Галицкая) Нового театра кукол основным приемом стала документальная анимация. Команда работала с оживлением предметов: найденные на барахолке старые казачьи фотографии, водруженные на игрушечных лошадей, играют героев столетней давности, гипсовые бюсты — вождей, а на небе — синем занавесе — зажигаются звезды из фольги. Витренко и Пачин переработали множество источников, но финальный текст родился уже в процессе репетиций, где документу было найдено фантазийное обрамление.

Сцена из эскиза «Бурьян».
Фото — Фонд Олега Дерипаска «Вольное дело».

Все действие разворачивается на небольшом столе на сцене, а крупным планом кадры транслируются на экран с помощью следящей камеры. В эскизе много ироничного: так, например, скачут по кубанским просторам двое вояк — красный и белый, названные тут «коллегами, но с разными убеждениями». Аккуратные маленькие домики и чистые улочки из первых сцен постепенно захламляются, все подвержено разрухе и запустению. А гипсовые «высшие силы» с одинаковой безжалостностью расправляются и с чужими, и со своими, проявляющими хоть каплю здравомыслия (теми, кто пытается заботиться о судьбе народа, а не просто насильно подчинять его своей воле). В итоге никто не выигрывает и никто не побеждает — всем остается лишь бурьян.

Лаборатория в Усть-Лабинске ставила амбициозную цель работы с памятью исторической через память личную, на пересечении которых возникает политическая — общественно значимая. Обращение к своей земле, ее истории, корням позволяет ощутить себя не фигурой, вписанной в строгие пространственно-временные координаты, а связующим звеном — тем, кто наследует прошлому, осмысляет его в настоящем и исходя из этого определяет будущее. И судя и по качеству представленных работ, и по степени вдумчивости и искренности обсуждений, цель была достигнута.