Рассказ «Губернатор» Леонида Андреева появился в начале XX века. «Губернатор» XXI века Андрея Могучего несется к собственной смерти на всех парах, как новенький паровоз по свежепостроенной железной дороге. Премьера в БДТ — чудо инженерной мысли: работает великолепно, все механизмы точно прилажены друг к другу, рельсы — прямые. Текст «революционного символиста» Леонида Андреева зачитывает Василий Реутов. Его бесстрастный тон и телеграфная скорость сообщают изложению жизненных обстоятельств и душевных движений Губернатора сухую, жуткую достоверность. Главный и единственный в спектакле герой — палач, он раз за разом мысленно возвращается к сцене расстрела рабочей демонстрации: «Взмах платка. Выстрелы. Кровь». И раз за разом реальный или спроецированный на видео платок падает на сцену, а резкий грохот выстрелов взрывается в ушах зрителей. Полный эффект присутствия.

Собственно, с убийства — предвкушаемого — все начинается. Двое неизвестных без лиц молча стреляют в подушку, которой прикрылся сжавшийся в кровати Губернатор. Эти магриттовские фигуры в котелках спустились из театрального поднебесья по трясущимся стремянкам, скинули латы — железные крылья, тем же путем и покинут место действия, совершив окончательный расстрел в предпоследней, самой стремительной, картине спектакля. Продырявленная подушка, пачкающая парадную форму Губернатора белым пухом, его уже не покинет. То ее подадут заботливые подчиненные, то сам герой прихватит с собой, нервно выковыривая из неопрятной дыры перо—другое. Он говорит сыну, что смерть поселилась у него во лбу. Художник Александр Шишкин «переселяет» смерть в подушку с прорехой, из которой мало—помалу выпадает жизнь.

Белый пух, белый платок, белые передники гимназисток — белого на сцене очень немного. Основная палитра — серый да черный, ядовито—зеленые шторы, редкие всполохи красного. Даже лица все покрашены серым, и это понятно: в этической палитре спектакля—дагерротипа белому свету не место. Губернатор, отдавший приказ стрелять по толпе бастующих согласно инструкциям, награжденный за это властями, не мучается чувством вины и не бьется в раскаянии. Это всеобъемлющая вина мучает его, обладая собственной неумолимой силой, лишая права на жизнь. 47 трупов — груды восковых кукол в их натуралистичной мертвенности — валяются прямо в гостиной. Садовник Егор спокоен: народ убьет. И тут уж ничего не поделаешь.

Хотя герой в спектакле один (изумительный Дмитрий Воробьев), сцена густо населена. Пьяная жена Губернатора и ее любовник, дети, лакей, архиерей, полицмейстер, солдаты, женщины с Канатной, монахини тонут в потусторонних фортепианных соло Олега Каравайчука, при этом каждому есть что сказать. Рабочий с завода, размахивающий алым флагом, устраивает целую революционную сцену (в самом что ни на есть истерическом смысле слова — экзальтированные речи взяты из пьесы Андреева «Царь Голод»). Жена его, мать убитой девочки, сошедшая с ума, заходится в воплях неподражаемого вокального мастерства, цитируя андреевского же «Великана». Магриттовские ангелы перекидываются афоризмами из «Так было» о природе власти и рабства, Архиерей роняет многозначительную фразу из «Капричос» Гойи: «Опыт погибших не идет впрок тем, кто стоит на краю гибели».

Андрей Могучий, первым в 2017 году предъявивший «революционную» тему, за полтора часа развернул ее в такую экзистенциальную ширь и глубь, что коллегам по театральному цеху (а в год столетия революции каждый так или иначе обязан осмыслить и обыграть катастрофический юбилей) догнать и перегнать его будет непросто. Что такое власть? Кто такой палач? Можно ли пожалеть палача, оправдать власть? У Андреева гимназистка пишет Губернатору письмо, жалея его. Дмитрий Воробьев, в полном соответствии с первоисточником, трясется от рыданий: «Пожалейте меня! Придите же ко мне кто—нибудь, придите». Прототип героя — московский генерал—губернатор, великий князь Сергей Александрович, виновник Ходынки, убитый в начале февраля 1905 года, — жалость вызывал едва ли. И Леонид Андреев закончил рассказ, написанный по горячим следам, словами о большом страхе и законе мстителя. Сто лет спустя «Губернатор» заканчивается иначе. Гимназистка (замечательная Александра Магелатова) вприпрыжку декламирует катехизис другого времени, стихи Тадеуша Ружевича: «Человека нужно любить. — Что нужно любить? — Человека». Тоже ведь не о жалости речь.