Спектакль этот — из лучших премьер завершившегося сезона — уже номинирован на «Золотой софит». У «Фунта мяса» как будто нет режиссера: Андрей Могучий и Влад Фурман числятся руководителями постановки, «авторская группа» — Настасья Хрущева, автор текста и композитор, Александр Артемов и Сергей Илларионов. Театр, взяв за основу шекспировского «Венецианского купца», сочинил действо, по структуре представляющее собой ряд баттлов («битв», словесных поединков).
Герои выступают не как конкретные персонажи «из литературы» со своей биографией, но как носители полярных идейных позиций. «Уютная» Джессика (Полина Дудкина) выступает за патриархальность и подчинение женщины мужчине, а андрогинная Порция (Аграфена Петровская) — за полное равенство полов. Саларино (Николай Горшков), коренной венецианец, отстаивает позицию «где родился — там и сгодился», а тоже венецианец Салерио (Рустам Насыров) — он гражданин мира.
Дискуссии разворачиваются в обстановке кабаре, между лихими выходами дамского кордебалета. Балом правит Бальтазар — Анвар Либабов в этой роли олицетворяет шутовскую стихию. Вряд ли читавший пьесу зритель помнит промелькнувшего в ней слугу Порции. Но в спектакле он стал конферансье и судией, он после каждого баттла прислушивается к аплодисментам и по ним определяет победителя, который вырежет из тела проигравшего фунт мяса. Подсказано пьесой: у Шекспира купец Шейлок по условиям векселя может проделать это со своим должником, если тот не вернет деньги в срок.
Операция, венчающая каждый баттл, поставлена гипертеатрально. Проигравшего кладут на каталку, пилят бензопилой за шторкой, и Бальтазар предъявляет публике трофей — мешочек с мясом, а то вдруг цыпленка или рыбу.
Спектакль «прикидывается» развлекательным, популярным, но неспроста плывут в глубине сцены старинные строки — шекспировский текст в оригинале. «Фунт мяса» обращен к традиции прежде всего шекспировской эпохи. Еще выйдя из маршрутки, курсирующей от метро до театра на Каменном острове, зрители видят глашатаев, скандирующих правила поведения в театральной зале. Правила отсылают к возрожденческой эпохе, когда приличным женщинам появляться в театре было не к лицу, как известно. Кресла с бархатной обивкой убраны из партера, публика сидит на лавках. Симпто¬матично, что текст, раздающийся со сцены, неряшлив нарочито и солоноват.
Зрители, условно говоря не обремененные высшим образованием, возможно, воспримут «Фунт мяса» как ток-шоу, где семейные распри выносятся на всю страну, где обстановку накаляют подсадные тети. А человек в искусстве подкованный вспомнит, наверное, о карнавальности и травестийности Шекспира.
Хотя для спектакля не менее и едва не более важна и другая традиция — театра классицизма, который был антагонистом возрожденческой сцены. Класси¬цистские пьесы держатся на столкновении разных позиций, и героям позволено сполна выговориться. Вот и в «Фунте мяса» интересно наблюдать за тем, как «выкристаллизовывается» позиция такого-то героя, столкнувшись с проти¬воположным мнением. Актеры получили свой «кусок мяса»: здесь соревнуются не только персонажи, но идут и как бы актерские битвы «поверх» пьесы — этакая технологическая особенность спектакля. Кто из актеров убедительней скажет данную драматургом речь?
А речь выстроена красиво. «Откуда тебе знать, что такое Венеция, если ты не видел, кроме нее, ничего другого?» — спрашивает космополит Сале¬рио у осевшего в родном городе Саларино. «Не нужно бывать где-то еще, чтобы знать все про свой дом, так же как тебе не нужно любить всех женщин, чтобы узнать одну. Любя всех, ты не узнаешь одну», — парирует тот. Здесь не проходятся по физическим недостаткам противника, как в том пресловутом рэп-баттле, не опускаются до бесцветного мата как средства подстегнуть себя; обращаясь к истории, традиции — не ограничиваются рамками своей тусовки.
Прения выписаны Нас¬тасьей Хрущевой по единому принципу: чем ближе к финалу каждого баттла, тем очевидней смена интонации — главным образом благодаря Хру¬щевой, но уже как композитору. Есть такой момент — решающее обращение к залу, — когда каждый из двух соперников встает на табурет и венчает свою речь неким месседжем, и тут музыка помогает актерам достигнуть лирической проникновенности. Музыка словно выговаривает тайную музыку душевных струн, можно разгруститься.
И это связано с основным посылом спектакля: каждый заслуживает, чтобы в него вслушались, не вынося вердикта. Истину не приватизируешь, а потому не важно, из кого вырежут фунт мяса. Собственно, потуги на мессианство пародирует Либабов, посвящая нас в абсурдистском финале, что он, Бальтазар, — тот волхв, что шел за звездой, чтобы узреть младенца Иисуса — как истину.
Спектакль, если огрубляя, про условность границ. И в наше время, заряженное энергией конфликта, не иметь жесткой позиции — не значит быть «ни рыба ни мясо». Театр преподнес этот смысл без дидактики, азартно, через игру. Хотя спектаклю и можно попенять, скажем, что прения написаны так, словно порой драматург становится на чью-то сторону. То есть речь одного из соперников выписана убедительней, хотя чем более диалектичен спор — тем же острее. И Либабов не слишком ориентируется на реакцию публики, и зрительское голосование становится формальностью, не влияющей на решение судии…
Полная версия:
На волне всеобщего интереса к рэп-батлу
Оксимирона и Гнойного
Заглянул я на You Tube послушать дебаты —
в ожидании битвы достойной.
Высказались о «знаковом культурном событии лета» все—
От корра журнала «Театр» (ёптить!) до батюшки православного.
Но, признаюсь, эту «битву» посмотрев, я не понял главного:
Где там нашли (кто нашел) остроумие, работу с традицией, умственную сноровку?
Где словесный прогресс? (Не понос! Не пубертатные домашние заготовки!)
Чтоб сошлися — как встарь на кулачных боях — мужики, жеребцы, добры молодцы!
Не обливась помоями слов, ими не вцепляясь, как ПТУшницы, в волосы.
«Ты выглядишь как беременная цапля». — «А ты гребаная лысая карлица». Класс!
Ребят, даже тети питерского театроведения схлестываются круче вас.
На волне всеобщего интереса к рэп-батлу печалилось о нынешних «асах»…
И тут вспомнилась мне премьера прошедшего сезона — «Фунт мяса».
Спектакль этот — из лучших премьер завершившегося сезона, номинированный, кстати, на «Золотой софит» (результаты узнаем осенью). У «Фунта мяса» как будто нет режиссера: Андрей Могучий и Влад Фурман числятся руководителями постановки, «авторская группа» — Настасья Хрущева (автор текста и композитор), Александр Артемов и Сергей Илларионов. Театр, взяв за основу шекспировского «Венецианского купца», сочинил действо, по структуре представляющее собой ряд батлов («битв», словесных поединков).
Герои выступают не как конкретные персонажи «из литературы» со своей биографией, но как носители полярных идейных позиций. «Уютная» Джессика (Полина Дудкина) выступает за патриархальность и подчинение женщины мужчине, а андрогинная Порция (Аграфена Петровская) — за полное равенство полов. Саларино (Николай Горшков), коренной венецианец, отстаивает позицию «где родился — там и сгодился», а тоже венецианец Салерио (Рустам Насыров) — он гражданин мира.
Дискуссии разворачиваются в обстановке кабаре, вперемешку с лихими выходами дамского кордебалета. Балом правит Бальтазар — Анвар Либабов в этой роли олицетворяет шутовскую стихию. Вряд ли читавший пьесу зритель помнит промелькнувшего в ней слугу Порции. Но в спектакле он стал конферансье и судией, он после каждого батла прислушивается к аплодисментам и по ним определяет победителя, который вырежет из тела проигравшего фунт мяса. (Подсказано пьесой: у Шекспира купец Шейлок по условиям векселя может проделать это со своим должником, если тот не вернет деньги в срок.) Операция, венчающая каждый батл, поставлена гипертеатрально. Проигравшего кладут на каталку, пилят бензопилой за шторкой, и Бальтазар предъявляет публике трофей — мешочек с мясом, а то вдруг цыпленка или рыбу.
Спектакль «прикидывается» развлекательным, «популярным», но неспроста плывут в глубине сцены старинные строки — шекспировский текст в оригинале. «Фунт мяса» обращен к традиции, прежде всего, шекспировской эпохи. Еще выйдя из маршрутки, курсирующей от метро до театра на Каменном острове, зрители видят глашатаев, скандирующих правила поведения в театральной зале. Правила отсылают к возрожденческой эпохе, когда приличным женщинам появляться в театре было не к лицу, как известно. Кресла с бархатной обивкой убраны из партера, публика сидит на лавках. Симптоматично, что текст, раздающийся со сцены, неряшлив нарочито (ведь и Шекспир писал наскоро) и солоноват.
Зрители, условно говоря, не обремененные высшим образованием, возможно, воспримут «Фунт мяса» как ток-шоу, где семейные распри выносятся на всю страну, где обстановку накаляют подсадные тети (и в спектакле, говорят, участвуют подсадные, но мне как зрителю это не мешало искренне включиться в процесс). А человек в искусстве подкованный вспомнит, наверное, о карнавальности и травестийности Шекспира.
Хотя для спектакля не менее (едва не более) важна и другая традиция — театра классицизма, который был антагонистом возрожденческой сцены (классицисты гнобили Шекспира, считали, что сочинял он из рук вон плохо). Классицистские пьесы держатся на столкновении разных позиций, и героям позволено сполна выговориться. Вот и в «Фунте мяса» интересно наблюдать за тем, как «выкристаллизовывается» позиция такого-то героя, столкнувшись с противоположным мнением. Актеры получили свой «кусок мяса»: здесь соревнуются не только персонажи, но идут и как бы актерские битвы «поверх» пьесы (этакая технологическая особенность спектакля). Кто из актеров убедительней скажет данную драматургом речь?
А речь выстроена красиво. «Откуда тебе знать, что такое Венеция, если ты не видел кроме нее ничего другого?», — спрашивает космополит Салерио у осевшего в родном городе Саларино. — «Не нужно бывать где-то еще, чтобы знать все про свой дом, также как тебе не нужно любить всех женщин, чтобы узнать одну. Любя всех, ты не узнаешь одну», — парирует тот. Здесь не проходят по физическим недостаткам противника, как в том пресловутом рэп-батле, не опускаются до гопнического наезда и бесцветного мата как средства подстегнуть себя; обращаясь к истории, традиции — не ограничиваются рамками своей тусовки.
Прения выписаны Настасьей Хрущевой по единому принципу: чем ближе к финалу каждого батла, тем очевидней смена интонации — главным образом благодаря Хрущевой, но уже как композитору. Есть такой момент — решающее обращение к залу, — когда каждый из двух соперников встает на табурет и венчает свою речь неким мессиджем, и тут музыка помогает актерам достигнуть лирической проникновенности. Музыка словно выговаривает тайную музыку душевных струн, можно разгруститься.
И это связано с основным посылом спектакля: каждый заслуживает, чтобы в него вслушались, не вынося вердикта. Истину не приватизируешь, а потому не важно, из кого вырежут фунт мяса. (Собственно, потуги на мессианство пародирует Либабов, посвящая нас в абсурдистском финале, что он, Бальтазар, — тот волхв, что шел за звездой, чтобы узреть младенца Иисуса — как Истину.) Спектакль, огрубляя, про условность границ. И в наше время, заряженное энергией конфликта, не иметь жесткой позиции — не значит быть «ни рыба ни мясо». Театр преподнес этот смысл без дидактики, азартно, через игру. Хотя спектаклю и можно попенять, скажем, что: а) прения написаны так, словно порой Хрущева как драматург становится на чью-то сторону (то есть речь одного из соперников выписана убедительней), хотя чем более диалектичен спор — тем же острее; б) Либабов не слишком ориентируется на реакцию публики, и зрительское голосование становится формальностью, не влияющей на решение судии…
Откликнется ль «Фунт мяса» — с его разомкнутой структурой —
На августа так называемое событие культурное?
Нет, не советую вживить Мирона с Гнойным я в спектакль,
Но почему бы их не пригласить хотя б как зрителей — в театр?
Быть может, на иное что-то вдохновит их зрелище «народное»,
Чем без конца словесно теребить свой орган детородный,
Брызгать слюной, кряхтя, стараться быть мужиковатыми,
Но обдавать соперника остротами столь бородатыми…
«Ступайте в театр!», живите и… прорвите изоляцию,
Иную впрыснуть кровь — ведь это выход в тупиковых ситуациях.