Режиссер-постановщик и сценограф Елизавета Бондарь совершила производственный подвиг. Она превратила редко ставящуюся горьковскую пьесу «Мещане» (1901) в завораживающее ироничное повествование — о русских обывателях постиндустриального общества 21-го века.

«Мещан» в Ленинграде-Петербурге не ставили более 50 лет. Что тому главной причиной — особенности горьковского драматургического текста, рассчитанного более чем на три часа сценического времени или изменчивость театральной моды — сказать сложно. В 1966 в БДТ увидел свет знаменитый спектакль Георгия Товстоногова. А потом про «Мещан» вспомнили только в 2018: в «Театре на Васильевском» главреж Владимир Туманов поставил резонансную депрессивную драму с подзаголовком «Сцены», по радикально сокращённому тексту пьесы.

ТЮЗовскую премьеру вместо марта показали в сентябре, по понятным причинам. Репетиции и прогоны на пустовавшей главной сцене отточили каждую реплику до бритвенной остроты. И подняли повествовательный темп двухчасового без антракта спектакля до безудержного, головокружительного presto.

«Мещане» в ТЮЗе им. Брянцева получились нескучными. «Прозрачная» режиссура, внятная сценография, предельно бытовые декорации, ясное звуковое решение. И — изящная, изменчивая, богатая на нюансы игра актеров. Главный драматический конфликт никуда не делся, но эстетически он основательно переформатирован: масштабных «конфликтных» диалогов не так чтобы с избытком, герои чаще и охотнее монологизируют, рассказывают о своих мечтах и чаяниях, по преимуществу простых и незатейливых — как это и принято у обывателей из любой исторической эпохи. Плюс к этому — настоящая феерия скрытых и явных цитат из других художественных миров, форматов и технологий. От модерн-балета и пантомимы до сериалов, современной поп-музыки и смартфонных «бродилок». И всё это логично, продуманно, эффектно и уместно инкорпорировано в повествование, созданное 119 лет назад. Так получилась броская по расцветке и прочная по фактуре театральная «ткань», из которой сшит постмодернистский костюм современного мещанства как социокультурного явления.

Вечный студент Петя Бессеменов (Максим Подзин) фотографически похож на отечественного поп-идола 1990-х и на главного героя одного детского мульт-мюзикла. Церковный певчий Тетерев (Иван Стрюк) подробно и достоверно наследует сразу ораве мрачных негодяев из отечественных телесериалов про господ мужественных полицейских. 29-летняя невеста без жениха Татьяна Бессеменова в исполнении Алисы Золотковой — это один-в-один героиня Тима Бёртона из «Трупа невесты». А уж птицелов Перчихин (Артемий Веселов)… Это такое подношение товстоноговской театральной эпохе, такой оммаж Евгению Лебедеву, что не заметить его (и не восхититься) не получится ни у кого. Знал бы Алексей Максимович об этом эксперименте вовлечённости его драмы в мультикультурный контекст России 21-го века, наверняка боролся бы с мизансценическими длиннотами тщательнее.

С драматургической массивностью первоисточника Елизавета Бондарь попыталась справиться в том числе прокладыванием широких драматических «мостов» в современность. Почти бессловесный Охранник (Никита Остриков) трижды прерывает горьковскую историю обходом с дозором бессеменовского «объекта». То там, то сям — в спальнях и кабинетах — он находит тетрадки с дневниковыми записями. По узнаваемым реалиям сразу считывается наше время, но озвучивают их за сценой все те же пети, тани, василии васильевичи… На эту же мельницу мещанской современности льет воду декорационное решение. Дом зажиточного маляра Бессеменова меблирован продукцией всемирно известного АО «Шведские фрикадельки». Кухня, ванная, спальни, гостиная — всё куплено по сезонному актуальному каталогу и привезено в дом в удобных плоских упаковках.

Злая ирония на тему стандартизованного панъевропейского быта оттеняется исторически достоверными костюмами российского общества (Алексей Лобанов). Почти монохромные сюртуки, зипуны, сарафаны, корсеты, жабо, шляпки и допотопные малахаи при всяком движении извергают в театральную атмосферу облака бутафорской пыли. И эта простая метафора затхлости и отсталости от жизни «работает» как самый сложный, технически головоломный гэг — зрители на премьере благодарно хмыкали всякий раз, когда кто-нибудь из Бессеменовых выдавал очередное облачко — то ли клоунской пудры, то ли исторического праха.

«Мещане» — вовсе не пластическая драма. Но биомеханическое решение каждого персонажа важно для его верной атрибуции не меньше, чем реплика или костюм. Пластика всех Бессеменовых упрощенная, угловатая, роботизированная, далекая от здоровья, физического и ментального. В походке хозяина дома Василия Васильевича Бессеменова (Александр Иванов), в том как он поворачивает голову, как ложится в семейную постель и встает с нее есть и уличный громила из классического комиска, и нарисованный примат, перепрыгивающий с одной вечнозеленой березы на другую, и даже персонаж видео Skibidi модного поп-рэйв-коллектива Little Big. Его жена Акулина Ивановна (Василина Стрельникова) и внешне, и по энергетике клон комичной мужеподобной майора Айсберга из «Пятого элемента» Люка Бессона. Елизавета Бондарь не поскупилась на находки.

Антагонист Бессеменова, его воспитанник Нил (Кузьма Стомаченко) обделен яркими и эффектными режиссерских «штуками». Говорит, передвигается и поступает вполне по-человечески. Но и такая минималистская трактовка роли «вывезла» на себе весь немалый конфликт: за Нилом сама сила нового, сок жизни, что разрывает металл и опрокидывает стены.

Итогом двухчасового, как один выдох, конфликта разнополых «отцов» и разнокалиберных «детей» становится одиночество Василия Васильевича. И если в финале «Мещан» Владимира Туманова блестящий Юрий Ицков играет почти что трупа, разбитого инсультом патологического мизантропа, то итогом для Бессеменова в ТЮЗе Елизавета Бондарь считает «всего лишь» эмоциональную раздавленность. Это тоже фиаско. Но оно вызывает скорее оторопь и сочувствие, нежели шок и отвращение ко всем этим механическим чертовым куклам мещанского зоосада.

Бессеменовы не победили. Но и не проиграли вчистую. На поклонах с обеденного стола в бессеменовской гостиной свалился поднос с чайным сервизом. Кружки-ложки разлетелись веером и осколками по почти всамделишному особняку. «К счастью!» — закричал партер. Актёры со знанием дела улыбнулись.