Объясняя выбор пьесы, Темур Чхеидзе сослался на то, что мировая драматургия скупа на женские роли, а в труппе БДТ целый букет превосходных актрис. «Женская» пьеса Федерико Гарсиа Лорки дает возможность показать самые разные варианты характеров, темпераментов и возрастов. В пьесе заняты признанные примы БДТ и молодые героини, только начинающие свой путь в театре

Премьера была приурочена к годовщине смерти великого испанского поэта и драматурга и прошла на сцене петербургского «Мюзик-холла». Как минимум ближайшие два года коллективу Большого драматического театра придется существовать на чужих площадках — здание театра закрыто на реконструкцию. «Дом Бернарды Альбы» стал первой ласточкой, выпущенной вне привычного сценического пространства. Отметим, что для режиссерского прочтения Темура Чхеидзе просторный и мрачноватый зал пришелся весьма кстати.

Положенная в основу пьесы реальная и весьма далекая от современной публики история о деспотичной матери и ее чахнущих взаперти взрослых дочерях была прочитана как предостережение. Перед зрителем разворачивалась почти средневековая по атмосфере, жутковатая и гнетущая альтернатива сегодняшней «вседозволенности». Череда эпизодов частной жизни богатого испанского дома выплескивалась в зрительный зал, затягивая и вторгаясь в сознание неудобным вопросом: «Вы и вправду думаете, что ничего подобного не было, нет и никогда не будет?».

В ремарках пьесы Лорки — комната сияет белизной, стены завешаны картинами со сказочными сюжетами, мебель изящна, гардины отделаны рюшами. Художник-постановщик спектакля БДТ Георгий Алекси-Месхишвили погружает сцену в полумрак, используя для цветового решения преимущественно два цвета — черный и белый. Две крайности. Еще раз напоминая нам: мир без полутонов вовсе не безобиден. Напоминающие механических кукол женщины, деревянные стулья с высокими прямоугольными спинками, низкие переходы-галереи, как будто все более и более сжимающие и пространство, и находящихся в нем людей, и даже их души.

Вот страстная и далекая от смирения младшая сестра Адела (Полина Толстун) получает отповедь за красный цвет своего веера. На первый взгляд, все логично — в доме траур. Но причина материнского гнева глубже. Придирка к вееру — тонюсенькая амальгама на вершине тотального подчинения традиции, правилу, раз и навсегда устоявшимся представлениям. Влюбленная в жениха сестры Адела не собирается им следовать ни в чем. Даже в выборе фасонов своих платьев. Вопреки траурному убранству дома, она с нежностью берет в руки легкое и невесомое цвета свежей зелени платье, и зрителю уже не избавиться от гнетущего ощущения обреченности этой юной девушки, тонкой, хрупкой, способной бросить вызов, но не умеющей бороться. Яркому и радостному в склепе не место, а вырваться отсюда невозможно.

Красивая статная Мария Игнатова в образе Бернарды Альбы не выглядит непрошибаемым тираном. Мелькает в ее глазах и нечто похожее на участие. Вот только в строго заданных рамках ее мироустройства участие — бесполезно, диалог — обречен, итог — предсказуем.

Дочери здесь бунтуют вяло. Кто-то запуган? Кто-то устал? Кто-то слишком ленив? А кто-то согласен в душе с правотой матери… Какая, в сущности, разница? Главное, что в отсутствии сопротивления каждая оказывается достойна именно того, что с ними происходит: безрадостное старение в стенах дома, где под запретом любая радость.

Сцена самоубийства Аделы, согрешившей дочери Бернарды Альбы, решена на фоне светящегося экрана. И когда смыкающиеся черные створки поглощают и далекий свет, и тонкую девичью фигурку, неожиданно испытываешь облегчение. А итогом повествования становится не крик Бернарды: «Отнесите ее в комнату и обрядите как девицу», а четкое осознание, что умирать не страшно. В мире Бернарды Альбы страшно жить.