К чести дирижера Василия Петренко, Чайковского озвучили без соплей и сахара, нередких при исполнении этой партитуры. Другое дело — недоставало и властной динамики, неостановимого движения. Но ему и трудно было бы возникнуть вопреки сценическому действию, которое двигалось довольно вяло.

Художник Зиновий Марголин предложил дали необъятные, в которые уходит, сливаясь с горизонтом, извилистая река. Она (на видео) плещется под солнцем, серебрится под луной. Берег — крутой помост, по которому можно спуститься к имению Лариных, слева — веранда. Ольга выезжает на велосипеде, она в оранжевом платье с блестящим лифом, но это единственное в костюмах Марии Даниловой отступление от общечеховского облика. Вообще-то связывать Чайковского с Чеховым и Левитаном давно стало трюизмом, однако если «чеховская» психологическая правда органично соединяется с музыкой — это дает замечательный результат, как было в «Онегине» Дмитрия Чернякова в Большом театре. А вот в нынешнем спектакле Василия Бархатова многое обусловлено не поиском правды, а режиссерским произволом. К примеру, во время ссоры Ленского (излишне самодовольный даже для тенора Дмитрий Корчак) с Онегиным (блеклый актерски и вокально Владислав Сулимский), написанной композитором более чем экспрессивно, герои удаляются на веранду, где мамаша Ларина пытается утихомирить конфликтующие стороны, потчуя их чайком, — шедевр антимузыкальности.

Поединку назначено произойти мало того что прямо на дворе ларинской усадьбы, но дуэлянты являются туда еще и в сопровождении толпы гостей именинной пирушки. Допустим, режиссер в буклете декларирует, что «основная движущая сила здесь — „кривые и косые“ люди, которые населяют пространство первых двух актов, именно они толкают героев к дуэли». Пусть они косые, но почему это одни и те же люди — и крестьяне Лариной, и гости на провинциальном балу? Или, раз уж опере сделали прививку Чехова, тут как в «Вишневом саде»: «Прежде у нас на балах танцевали генералы, бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции»? Трике (Рафаилас Карпис из Литовского национального театра, где Бархатов уже ставил этого «Онегина» в позапрошлом году) — бородатый мужик в дамском платье и перчатках на голых руках: ладно, он ведь местный шут гороховый, но отчего под свои хрестоматийные куплеты он покрывает Татьянины плечи какой-то кружевной белой занавеской с пришпиленными к ней маками и васильками? И т. д.

Спектакль призван сменить в афише «Онегина» Андрея Жолдака — бессмысленное и беспощадное режиссерское самовыражение. Но не есть ли это замена известного острого предмета на известный гигиенический? Впрочем, произведение Жолдака нынче отдали в аренду в оперу Бордо — как образчик авангарда. «Онегин» же Бархатова — образчик туристического продукта: Чайковский и Чехов на театре такие же экспортные бренды, как Толстой и Достоевский в литературе, а тут вам как раз и зима со снежком, и салазки, и ряженые со звериными головами, и маки-васильки. Впрочем, дотерпите до третьего акта. Там все становится логичным, и там же вы встретитесь с настоящим героем.

Вокзал, фуршетом провожают Гремина — крупного босса. Тут его с женой Татьяной (Асмик Григорян) встречает Онегин. Их знаменитое финальное объяснение в следующей картине убедительно присоединено к предыдущей: оно происходит прямо в зале ожидания, Гремин деликатно курит в глубине. Эстонский бас Айн Ангер в этой роли был обаятелен, вальяжен и внутренне значителен, как бывает только по-настоящему крупная личность.