Ученик Льва Додина, режиссер Олег Дмитриев решил ставить сценический триптих «Мы живем, под собою не чуя страны…» четыре года назад. Однозначность и категоричность режиссерских оценок вкупе с просветительским пафосом приближали первые два спектакля — «Мандельштама нет» и «Ночной дозор» — к уроку истории для сегодняшних тинейджеров. В «Ночном дозоре» у бывшего карателя-ударника, а ныне охранника, по воле режиссера появлялся внук-олигофрен — знак того, что будущего у такого персонажа быть не может.

В «Зачарованных смертью» по мотивам документальной прозы Светланы Алексиевич тот же Сергей Козырев тоже играет палача, но у него есть и дочь (Анжелика Неволина), покинутая им еще в утробе (герой отказался от беременной жены, отправившейся по этапу как чеэс — член семьи врага народа, за братом), и внук (Владимир Селезнев), которому он будет исповедоваться, но о родстве так и не узнает. Неволина играет феноменальное существо в платье, похожем на школьное, с воротничком и манжетами, и с восторженным, юношеским взглядом — смерть, в том числе и детская, муки, страх выглядят в ее рассказе будничными, а жизнь под оком товарища Сталина — праздничной: даже в ссылке, в ледяной землянке, без крохи еды. Герой Козырева, хоть и болен неоперабельным раком и сидит в инвалидной коляске, но в дорогом стеганом халате и с бокалом дорогого коньяка. О работе рассказывает подробно, прерывает свои речи протяжным «Налива-а-ай!» и с наставнического тона на истерический фальцет срывается только дважды — когда вспоминает, что собака его в конце смены к нему не подходила («запах крови едкий») и когда сообщает, что жена его первая беременной на отсидку пошла. Но и такому отцу, и такой дочери комфортно в их прошлом, потому что она сидела, а он расстреливал соотечественников с одной и той же верой в одни и те же идеалы. Разница между ними в том, что она словно бы все время оплакивает свою прошлую жизнь, а он разглядел «наше время» в сегодняшнем — вместе с «нашим» человеком в Кремле. А вот персонаж Владимира Селезнева в дорогом костюме выглядит ряженым, при деньгах — а все же нищим, — потому что все его вопросы к прошлому и настоящему остались без ответа, а режиссер, ровесник героя, словно бы вдруг осознал, что однозначные ответы — признак той, советской эпохи, а нынче каждый зрелый человек должен отвечать сам, за себя и для себя. И, осознав, поставил очень точные вопросы — из тех, которые в покое уже не оставят.