Премьера Авторского театра «Зачарованные смертью» стала третьей частью триптиха «Мы живём, под собою не чуя страны…», посредством которого режиссёр Олег Дмитриев пытался найти ответы на главные постсоветские вопросы «Кто виноват? и «Что делать?».

На сцене трое: женщина в глухом платье с кружевным воротничком (Анжелика Неволина), пожилой человек в инвалидной коляске (Сергей Козырев) и молодой мужчина, в отлично сидящем деловом костюме (Владимир Селезнёв). За два часа поочерёдных монологов героев зрителям станет ясно, что все они — члены одной семьи, пусть и не живущие совместно, и в этом вполне можно усмотреть намёк на разрозненное, но существующее в теории единство всех наших соотечественников.

Первой начинает говорить женщина, кресло которой стоит в границах клина белого песка (или снега?), скорее напоминающего луч света, конусом проникающий в тёмную комнату через полуоткрытую дверь. Именно этот клин вкупе с монологами матери и сына, обращёнными «в никуда», словно к самим себе (состояние, когда хочется мысленно «переварить» всё, что с тобой случилось в жизни, свойственно разумным существам), создаёт впечатление нечаянно подслушанной чужой тайны. Ведь столь детально о том, как выживали эти люди во времена сталинских репрессий, военные, послевоенные и «застойные» годы, они никогда и никому не рассказывали вслух. Их биографии — это часть истории страны, причём явно не лучшая и не самая понятная часть…

Бабушку молодого мужчины репрессировали в 37-м, в лагере она родила дочь, его мать. Дед героя отказался от своей жены во избежание клейма «члена семьи врага народа». Лагерь, детдом, поселение, отсутствие элементарных благ и полное подчинение идее светлого будущего — вот что в активе у героини Анжелики Неволиной, глаза которой не просыхают от слёз во время этой исповеди.

Военная академия, служба в Афганистане, смятение и ощущение собственной ненужности в период смены тоталитаризма демократией, освоение рынка ценных бумаг и ныне благополучное существование — это «линия жизни» сына, проливающего вместо слёз, облегчающих душевные страдания, дорогой коньяк. Он, научившийся «крутиться» в сегодняшнем времени, словно стесняется своей матери и под горячую руку обвиняет её, «представителя общности советских людей», в том, КАК она жила и живёт. О том, что для неё ЭТА и ТА страна — суть разные явления, что другой жизни у неё нет и не будет, он даже не вспоминает, как не хочет лишний раз вспоминать того, как в лихую пору обожгла и его, воина-интернационалиста, своим равнодушием новая Россия. Ведь и он до сих пор остаётся советским по духу человеком, пусть и отвергающим свою принадлежность к утерянной ныне общности. Отрицание им собственной матери — это, по сути, отрицание в себе генетической доли рабства, ликвидировать которое нельзя простым отрицанием или переписыванием истории.

В этом противостоянии между сыном, не желающим понять и принять свою мать, и матерью, которой чужд образ жизни сына, не просто конфликт поколений и формаций. Это скрытая гражданская война, не прекращающаяся в Отечестве ни на минуту уже скоро столетие. Попирая, отрицая, переписывая историю, мы постоянно поддерживаем этот огонь ненависти в крепко засевшем в нашем сознании участке «остаточной совдепии». Фраза из ставшей основой спектакля книги Светланы Алексиевич — «Мы, люди из социализма, похожи и не похожи на всех остальных. У нас свой язык, свои представления о добре и зле, о грехах и мучениках…» — отчасти справедлива в отношении каждого человека, становление которого происходило при советской власти, но неприменима для уравнивания человеческой сути всех и вся. Так, случайно встретив на жизненных дорогах своего деда — одного из тех, кто пытал и расстреливал «врагов народа», к которым причислили когда-то и его жену, герой спектакля ужаснётся его воспоминаниям. Воспоминания деда — это его боль, но и его выбор. Выживание ужасно, оно всегда ставит нас лицом к лицу со смертью, но вот только смерть бывает физическая, а бывает духовная. И если уж приходится выбирать путь выживания, то надо исключать путь самопредательства, путь не только фактического убийства других, но и убийства человека в себе.

Эта мысль наиболее сильна в спектакле с точки зрения общегуманистических позиций: мать, оставшаяся человеком в нечеловеческих условиях, заслуживает не только уважения, но и преклонения сына. Это и есть единственно верный ответ на оба извечных постсоветских вопроса: виноваты в наших бедах только мы сами, и предотвратить последующие исторические трагедии можно лишь путём самовозрождения. Так и только так можно почуять страну, которая под нами, страну, имя которой звучит так гордо — Россия.