Музыкальный руководитель спектакля Павел Бубельников признался, что кое-какие отечественные постановки Моцарта, сработанные привычным у нас крупным помолом, разожгли в нем азарт показать, как эту музыку надо играть на самом деле — что называется, «кирпич к кирпичу». Оркестр звучал гибко, вкусно, главное, стилистически точно, причем не только под рукой маэстро, но и у молодого Анатолия Рыбалко, проведшего один из премьерных спектаклей. И на сцене сложился убедительный ансамбль. Ольга Шуршина справилась с головокружительными трудностями виртуозной партии Фьордилиджи, а Дарья Росицкая насытила роль Дорабеллы множеством быстрых, уморительных и точных оценок, жестов, гримас и прочих актерских деталек. Выстроена умная драматургия голосов: сопрано яркое, плотное, а меццо, напротив, легкое, подвижное, так что тембры как бы сближены, недаром ведь героини — сестры.

Тенор Антон Росицкий пока на пути к достижению настоящей моцартовской легкости в дико трудной партии Феррандо, но он и Сергей Романов (Гульельмо) уже на премьере играли азартно и психологически точно. Владимир Огнев насытил партию дона Альфонсо веским басовым звучанием. Из двух Деспин, что довелось услышать, лучше была Сауле Искакова — ее хрустальный голосок ловко плел невесомые кружева, к тому же она представила бойкую прислугу с каскадным блеском настоящей субретки.

Что же за историю рассказали на таком уровне музыкального качества? Режиссер Александр Петров решил, что происходить она будет в начале XX в. Инициатор и двигатель интриги философ-скептик дон Альфонсо стал владельцем пансионата, куда прибывают юные офицеры с невестами — на гондоле, которая причаливает к ажурной белой курортной беседке (сценография Елены Орловой). Портал сцены обрамлен мраморными панелями с бронзовыми розетками, из них течет целебная вода. Но лечатся тут не только ею: герои, распевая, что положено, предаются радостям сауны, физиотерапии (будто бы тогда уже изобретенной), плавания и массажа. А вот сердца, отравленные ядом соблазна, не лечатся ничем. Альфонсо подбивает испытать верность возлюбленных: ребята якобы срочно отбывают на войну и возвращаются, переодевшись и в гриме, дабы каждый склонил к измене девушку товарища. Дьявольская комбинация: как быть, когда Дорабелла уже поддалась (в спектакле — отдалась) Гульельмо, а Фьордилиджи пока тверда перед домогательствами Феррандо? Последнему ревновать, радоваться за друга, чья невеста надежней, или завидовать его мужской состоятельности?

Кстати, в этой опере всегда казалось натяжкой то, что девушки не узнают в экзотических ухажерах своих женихов. А тут стало ясно: но ведь и любили они не конкретных парней, а приложенную к достаточно произвольному предмету свою влюбленность (да так, что известие о внезапной разлуке заставляет их преувеличенно-картинно, а потому фальшиво совать голову в петлю). Потому и не узнали, что — не знали.

Эти жестокие игры, до которых так охоча юность, кончаются плачевно. Обман разоблачен, измена изобличена, Деспина (здесь она сестра-хозяйка) швыряет в лицо Альфонсо деньги, полученные за пособничество коварному плану, пора по домам — и герои, в финальном секстете резко повзрослевшие, сдают горничной ключи от номеров этого заведения, где по инфантильной глупости поддались на жестокую провокацию. Тут уж и сама неаполитанская природа не выдержала — повалил снег. Моралью к придуманной либреттистом Лоренцо да Понте трагикомедии могут служить слова совсем другого поэта: «Успокойся, смертный, и не требуй / Правды той, что не нужна тебе».