Приключения (до известной поры больше напоминающие злоключения) близнецов Виолы и Себастьяна, лежащие в основе комедии Шекспира «Двенадцатая ночь, или Что угодно?» со вкусом разыграли артисты Камерного театра Владимира Малыщицкого, отважно презревшие, под руководством режиссера-постановщика Петра Васильева, наслоившиеся за более чем четырехсотлетнюю жизнь пьесы штампы и клише. Поставив задачу рассказать историю так, как будто она «пишется» на ходу, Васильев вдоволь повеселился и над актерами, и над вовлекаемым в действие зрителем, заставив тех и других отрешиться от личных представлений о хрестоматийной пьесе, а также на два с половиной часа забыть про то, что «за окном» есть другая жизнь. Кукольник по духу и по образованию, Васильев ловко управляет условными нитями, создавая иллюзию абсолютной актерской импровизации, свободной не только от режиссерского давления, но и от канонического текста. Хотя на деле лицедеи наделены свободой ничуть не большей, чем изображающие капитана корабля и придворных из свиты герцога Иллирийского Орсино фанерные чурбаны (есть и такие!). Секрет кроется в мастерстве «кукловода», художественной выразительности образов и среды их обитания.

Сказать, что эта среда живописна (художник-постановщик Алевтина Торик) явно недостаточно. Она «произрастает» из разыгрываемых реалий, украшая их и даже некоторым образом моделируя. Потому что в отсутствии всех этих трансформирующихся по ходу действия в различные предметы мебели деревянных досок и героически преодолевающих взбунтовавшиеся волны крохотных рыбок сценическое полотно не просто обеднеет, но и лишится скрупулезно выстроенного ритмического рисунка. Сценография также и полноправный инструмент маленького оркестрика, сформированного из действующих лиц и ставшего одним из двигателей спектакля. Музыка, специально для постановки сочиненная молодым композитором Натальей Высоких, то фривольна и шаловлива, то поэтична и хрупка. Но главное, так ловко переплетается с драматургией и сценографией, что конструкция кажется неразъемной. Если судить по результату, то, несмотря на ощущение, что актеры действуют спонтанно, режиссером продуманы малейшие мелочи, а каждый образ соткан из множества подробностей и деталей. Роль Виолы — звездный час Надежды Черных, мастерски соединяющей эксцентрику и лирику. Камерное сценическое пространство, исключая все крупноформатное и резкое, требует от актера особой щепетильности к мимике и жесту. Одним из главных выразительных средств Черных становятся глаза. Они столь красноречивы, что рассказали бы о своей обладательнице все, даже если бы ей было суждено не произнести ни единого слова. Голос — помальчишески звонкий и по-девичьи томный помогает «развести» Виолу настоящую и Виолу, переодетую Себастьяном; жизнелюбие — преодолеть встающие на пути преграды. В сценах с Оливией Виола-Черных потеряна и потешна, в диалогах с Орсино — трогательна и беззащитна. Если обратиться к прошлому театральному сезону и вспомнить жену профессора Лину, созданную Черных в спектакле Петра Шерешевского «Конформист» (по одноименному роману А. Моравиа), то остается лишь подивиться широте ее актерского диапазона и умению быть достоверной.

В комической роли сэра Эндрю Эгьючийка просто великолепен артист Большого театра кукол Дмитрий Чупахин. Это тот самый случай, когда актера не хочется «упускать из виду»: что-то он отколет еще! Умопомрачительно смешные «ужимки» и вечно пьяное существование сэра Эндрю на подмостках, не помешали Чупахину оставаться в рамках хорошего вкуса. Несмотря на всю курьезность персонажа игра актера — тончайшее кружево, ажурный узор которого так тонок, что разложить его «по полочкам» — невозможно.

Колоритен Денис Соколов в образе надменного Мальволио, прелестна самовлюбленная Оливия (Лидия Марковских), как и полагается, красив и статен герцог Орсино (Александр Эрлих), находчива и сексапильна камеристка Мария (Ольга Богданова)… Впрочем, слаженный актерский ансамбль — отличительная черта театра, руководимого Шерешевским, поэтому трудно сказать внес ли Васильев дополнительную лепту в эту слаженность или просто воспользовался тем, что предстает во всей очевидности от спектакля к спектаклю. Не стала исключением и «Двенадцатая ночь».