Пьеса Ивана Вырыпаева «Пьяные», написанная для театра в Дюссельдорфе, по-русски была поставлена сначала в Театральном центре им. Мейерхольда, а затем перенесена на Новую сцену МХТ им. Чехова Виктором Рыжаковым. Об этом виртуозном и «звездном» спектакле много писали.

Андрей Могучий пошел ва-банк, решившись поставить пьесу Вырыпаева на большой академической сцене Северной столицы. Состояние опьянения, в котором находятся все без исключения ее герои — часть той парадоксальной формы, посредством которой транслируется глубоко религиозное, по сути мистическое, переживание жизни.

Возможно, из желания сгладить цензурные изъятия (от обсцентной лексики и в Москве, и в Питере вынужденно отказались, хотя она — столь же неотъемлемая часть пьесы, как и ее название) весь оставшийся текст актеры БДТ исполняют как музыкальную партитуру, виртуозно проходя каждый ее поворот. Диалог шокирует, обжигает своей прямотой. Смерть, рак, страх, Господь Бог, вера, любовь, истина, счастье — самые важные и энергоемкие слова давно не звучали в театре с таким обезоруживающим прямодушием. В поиске возможности их сказать драматург заставил своих героев пить, а режиссер своих актеров — играть высокую комедию, с голливудским шиком отыгрывая каждый новый диалог (кстати, фрагментом какой-то не голливудской, но болливудской комедии с индийской мантрой открывается и сам спектакль).

Художник Александр Шишкин превратил сцену в ринг, устелил ее наклонный пол матами, тем самым заставив актеров балансировать и проваливаться в их мягкую плоть. Каждый выход «пьяных» подобен цирковым антре или пародии на модные дефиле: девушки на каблуках, модель, проститутка, директор кинофестиваля, жены респектабельных мужей, их мужья-банкиры — все балансируют на этом жизненном ринге как на канатах, прыгают и зависают в сальто-мортале. Каждый танцует свой данс макабр — точно над пропастью.

Спектакль действует на воображение зрителя подобно дзен-буддийскому коану, который провоцирует просветление и обжигающую тишину. Ее и хотят добиться создатели спектакля. «Смерти нет, прекрасная Гульбахар», — директор кинофестиваля Марк (Валерий Дегтярь) повторяет как заведенный фразу из только что просмотренного им фильма неизвестного иранского режиссера.

Смешная неуверенность пьяных, падения и подпрыгивания, диалог, в котором реплики повторяются, создавая причудливый ритм — комедия Вырыпаева все больше напоминает работу средневековых гистрионов, цель которых плясать перед Господом. Потому она легко граничит с философской притчей, мелодрамой, изысканным абсурдистским письмом, выворачивает наизнанку радикальный скепсис Сэмюэла Беккета, обнаруживая на его обороте отчаянное богоискательство.

Могучий ставит Вырыпаева так, как его и нужно ставить в БДТ — сшивая прекрасные актерские дарования с экзотическим течением слов и смыслов, с условным жестом, с блистательной хореографией «пьяного» танца, которую придумали и срепетировали Роман Каганович и Максим Пахомов.

Вырыпаев приучает отечественный театр к полному парадоксов и музыкальных ритмов словесному танцу философского театра. Могучий отвечает на этот вызов драматурга роскошными актерскими скетчами, в которых молодые, совсем молодые и давно именитые актеры открываются в своих лучших и еще невиданных качествах.

Сквозь пьяные смех и слезы проступают послания мистиков. «Ты и я — мы тело Господа! Все люди, живущие на этой планете, — все мы тело Господа, понимаешь?» — говорит банкир Густав — Дмитрий Воробьев.

Само по себе откровения суфиев, или буддийских монахов, или христианских святых не является содержанием спектакля. Его содержанием является тот остроумный, яростный, изысканный и гомерически смешной способ, которым достигается катарсис. Содержанием является сама возможность услышать эти слова. А заодно посмеяться над ними, а заодно понять, как давно мы их не слышали. Содержанием является едва уловимый страх, который шелестит по партеру, когда «пьяные» говорят о «Господе Боге». Ведь есть совсем немного возможностей говорить об этом без фальши, пошлости и пафоса.

Высокий градус трагикомического, с которым играет ансамбль БДТ, позволяет слушать эти слова и смеяться сквозь слезы.