Мы живем в пространстве мифов. Античный миф о скульпторе, наказанном богиней за свое презрение к женщине любовью к собственному созданью, — один из самых известных в искусстве. Страсть к мертвой красоте — жестокое испытание. Но в отношениях создателя со своим детищем заложена идея бытия, богоборчество, конфликт человека и сверхчеловека. В этом ряду — популярный благодаря своей экранизации лондонский спектакль «Франкенштейн» с Б. Камбербэтчем в главной роли. Этот «Пигмалион наоборот», уродливый изгой, брошенный создателем и не любимый, превращается в убийцу. А вот в новом фильме «Она» («Оскар»-2013 за лучший сценарий) писатель переживает страсть к купленной операционной системе, которая исполняет любое желание пользователя.

Но лучшая интерпретация мифа все же принадлежит Б. Шоу. Его «Пигмалион» не сходит со сцены и экрана. Блистательный лингвист, мастер парадоксов, Шоу завораживает не только острым сюжетом, но и массой секретных посланий, начиная с жанра пьесы: «роман в пяти действиях». Если понимать слово роман как любовную историю, то здесь нас ждет тупик. Шоу никак не собирался переводить отношения профессора и его ученицы в романтическую плоскость, настаивая на открытом финале. Что же касается жанра, то страсти вокруг него, вплоть до запрета за аморальность, кипели с XII века. Так или иначе, обстоятельный и глубокий режиссер Григорий Дитятковский при сочинительстве спектакля на сцене «Приюта комедианта», без сомнения, учитывал все… этому изрядно способствовал и новый перевод, лишивший пьесу всякой надежды на романтику. Кстати, Шоу так увлекался лингвистикой, что завещал свое состояние тому, кто создаст английский алфавит, соответствующий произносимым звукам.

Сегодня в Москве Пигмалионы-Хиггинсы — в исполнении М. Аверина в «Сатириконе», С. Маковецкого в «Современнике», А. Галибина в «Содружестве», — все тяжеловесы, с которыми трудно соперничать. Если же вспомнить еще экранные создания — «телевизионного» Питера О’Тула, да оскароносного Харрисона, — сразу понимаешь: трудно быть Генри Хиггинсом. Это как равняться на Одри Хэпберн в роли Элизы из оскароносного фильма «Моя прекрасная леди». Или на божественную Катерину Максимову — из фильма-балета «Галатея», поставленного недавно ушедшим Александром Белинским…

Первая исполнительница, для которой пьеса была написана, Стелла Патрик Кэмпбелл в свои 47 лет, говорят, играла 17-летнюю Элизу божественно. Обворожительная, обаятельная, с взрывным темпераментом, с прекрасным живым лицом и большими черными глазами, в которых светился острый ум, с «грудным» голосом, — Кэмпбэлл была достойна своего друга. Тому подтверждение — хорошо известная пьеса по письмам актрисы и писателя «Милый лжец». Сохранилась легенда, как на гастролях в Малороссии актриса перед спектаклем пошла на базар посмотреть на местных цветочниц и стала повторять их ужимки. Обеспокоенные женщины позвали полицейского, и тот, не понимая английского языка и гримас, которые Кэмпбелл строила, проговаривая текст из «Пигмалиона», хотел было ее арестовать, но тут проезжавший мимо театрал выскочил из кареты и бросился перед актрисой на колени, в благоговении целуя ей руки…

У Дитятковского — свой уникальный путь, свой голос. Он никогда не делал проходных спектаклей. И грустноватые комедии, и густые тучные драмы его — «Потерянные в звездах» на Литейном, «Федра», «Отец» в БДТ, «Мрамор» в «Борее», — сформировали творческую команду, в которой центром был Сергей Дрейден. В «Пигмалионе» он играет мусорщика Дулитла. Знаменитый своим особенным, ни на кого не похожим актерским стилем, он часто позволяет себе длинные паузы и фирменные фразеологические повторы, так что игра в импровизацию начинает казаться ее усталой имитацией.

В захламленном полуподвальном помещении, где в уголке есть некое подобие кафедры с балюстрадой и бюстом Шоу, с узенькой лестницей в глубине, с нелепой занавешенной выгородкой в центре, с подвешенными стеклянными пластинами и с граммофонными раструбами сидят, ходят, разговаривают, танцуют двое мужчин. Профессор Хиггинс и полковник Пикеринг имеют общую страсть. Будучи фанатами фонетики, они даже видят в воздухе парящие закорючки и в унисон с ними пытаются тоже преодолеть гравитацию, не сильно грациозно подпрыгивая в странных пируэтах. Знакомство лингвистов спровоцировала уличная цветочница, поразив тонкий слух джентльменов чудовищной речью. Импровизированный спор на девчонку, которая через шесть недель учебы у Хиггинса якобы превратится в герцогиню, был и абсурден, и логичен. Ни на минуту не сомневаясь в своей авантюре, они заключили пари на оборванку, как на бегах ставят на лошадь.

Чем более Элиза похожа на бомжиху, тем прекрасней ее учитель Хиггинс («Хайкин-с», как невнятно, но смешно его зовет папаша Дулитл) в на редкость гармоничном исполнении Владимира Селезнева. Усы на лице профессора выглядят вполне естественно, чего не скажешь об усах у полковника, явно позаимствованных у Дэвида Суше в роли Пуаро. Эта деталь усиливает карикатурность изображения Пикеринга самим Дитятковским. Его речь отрывиста, как на плацу перед полком, его взгляд то ли удивленный, то ли испуганный, то ли влюбленный. Чаще всего он смотрит на Элизу, которую играет бывшая ученица Дитятковского Дарина Дружина. Тем интереснее наблюдать, как распускается талант новой Галатеи. Пока превращение проходит достаточно скромно, оставляя профессора и зрителя с ощущением ее обыкновенности… Вложив свои умения в безграмотную замарашку, одержав победу в споре, Хиггинс, следуя пожеланию Шоу, так и останется в своем бункере, заполненном звуками, в гармонии с собой и своим миром. Ибо его истинная Галатея состоит из плывущих по комнате значков, заблудившихся в висящих стеклах. Теория хаоса и порядка здесь работает исподволь, с перебоями и как бы случайно.

«Наш век — век выскочек», — писал в предисловии к «Пигмалиону» Шоу. Поймав счастливый случай, девица делает все возможное, чтобы подняться по социальной лестнице. Не дождавшись одобрения за сданный экзамен на балу, она сбегает к матери Хиггинса, — актрисе и педагогу. Так что заключительная отповедь профессору прозвучала из ее уст очередным выученным на отлично уроком. Она покинет музыку сфер и, конечно же, найдет свою интонацию. Она впишется в новое общество и, пожалуй, даже «обогатит» аристократов духа своим милым сленгом, который теперь уже сумеет обыграть как актриса, подражая опытной миссис Хиггинс. Пари между профессионалами спровоцировало атомную реакцию. И вместо дрессированной говорящей собачки проклюнулось какое-то новое существо. Бунт против Создателя — еще один, более древний, библейский, миф. Ей богу, не случайно в воздухе витают знаки — те, что составили первое слово нашей жизни. Помните? «Вначале было слово, и слово было Бог»… И кто знает, как далеко Хиггинсу до бозона Хиггса….