ОМОН вокруг театра, политики и чиновники в зале — новый спектакль Валерия Фокина вызвал небывалый ажиотаж.

То, о чем так долго говорили — и не только «большевики», — свершилось: премьера спектакля «Рождение Сталина», над которым худрук Александринского театра Валерий Фокин работал три года, состоялась. Естественно, интерес к ней был невероятный, даже министр культуры Мединский из Москвы прибыл — и занял скромное место в «дцатом ряду». Потому как все остальные места, включая Царскую и Директорские ложи, были забиты персонами такого уровня, что без охраны не ходят.

Может, поэтому перед началом спектакля здание театра было плотно оцеплено ОМОНом. А может, потому, что сама тема спектакля очень неоднозначная — общество давно и серьезно поделилось на два лагеря: антисталинистов и сталинистов. И вот как раз последние, если что не так в трактовке образа любимого вождя, могут пойти на крайние меры. Как раз в духе товарища Сталина. К счастью, три премьерных вечера обошлись без эксцессов. Тем более что создатели спектакля не стали давать оценок, а просто рассказали историю молодого революционера, который по ходу действия превращается в чудовище.

Какой-то конкретной литературной основы у спектакля нет: чуть-чуть из Достоевского, которого очень любил Иосиф Джугашвили, чуть-чуть из пьесы «Батум» Булгакова, которого не очень любил Сталин, но тем не менее почему-то оставил в живых, и долгая работа над историческими документами, которые изучали Фокин и его соратники, сложились в композицию, наполненную духом старого, дореволюционного Тбилиси — тогда еще Тифлиса, где молодые люди вроде бы бьются за идеалы революции.

Сценографию спектакля придумал главный режиссер Александринки Николай Рощин — и она чем-то неуловимо напоминает декорации к знаменитому спектаклю БДТ «Ханума»: Стены старых домов, грузинская музыка — дудук, «Сулико», — исторические костюмы, созданные Никой Велегжаниновой, — всё очень атмосферно. Но эта душевная атмосфера лишь подчеркивает диссонанс с тем, что творится на старых тбилисских улицах и в уютных двориках, — а творится здесь беспредел.

Компания молодых революционеров больше напоминает современные ОПГ, чем борцов за светлое будущее. Убивают — с удовольствием, чем больше жертв — тем лучше, и денег хотят — со страшной силой. Деньги, правда, нужны не для себя — опять же для поддержки революции, но какой ценой эти деньги достаются…

А во главе этой ОПГ «Тифлисские» — Иосиф Джугашвили, вчерашний семинарист, отказавшийся от Бога ради коммунистической идеи и готовый на всё ради этой идеи. Или ради власти?

Роль молодого Джугашвили исполняет приглашенный актер Владимир Кошевой — и это очень точное попадание. Сыгравший Раскольникова в телесериале «Преступление и наказание», Кошевой уже знает, что такое дилемма: кто я — тварь дрожащая или право имею? И его Джугашвили задается этим же вопросом — ответ однозначный: имею право. Манипулировать, предавать, убивать. Чем дальше — тем больше и бесстрастнее. И желание власти всё больше накрывает его. Отказавшийся от Бога, он начинает мнить Богом себя — когда решает, убивать ли восьмилетнего сына богача или отпустить. Отпускает — потому что уже считает себя Богом. Забывая при этом, что Бог — это любовь. А любовь и власть — вещи несовместимые. Он сам поймет это и скажет очень точное: «Власть — это невозможность никого любить».

И это его диагноз самому себе: тотальная нелюбовь. Он не может любить своих соратников, многие из которых — друзья детства, потому что всё время ждет: вдруг предадут. В результате идет «на опережение» — предает, подставляет, убивает сам. Некоторые из этих друзей дойдут с ним и до вершин власти, но и там он не сможет справиться с нелюбовью — кого в лагерь отправит, кому автокатастрофу подстроит и будет показательно скорбеть. Об этом те, с кем Джугашвили начинал, расскажут сами — в тот момент, когда он будет корчиться на полу тюремной камеры, а генералиссимус Сталин в белом кителе еще лежать на столе в ожидании своего «рождения». И в их рассказах будет и про любовь, и про преданность.

А про власть всё скажет уже вождь товарищ Сталин. Петр Семак в этой роли — белый китель со звездой Героя, трубка, говорит тихо, чтобы все вокруг, слушая, напрягались, — одновременно и хрестоматийный образ, и страшная пародия. Он встанет с похожего на паталогоанатомический стол под трансляцию по радио с собственных похорон и войдет в камеру к себе, молодому. И два Сталина — молодой и старый — будут над чем-то долго смеяться.

А потом старый Сталин увидит, как будет подниматься огромный памятник ему, — но не дождется, пока он встанет в полный рост, — памятник снова уйдет куда-то под землю. Встанет ли он когда-нибудь снова «во всей красе», будут решать в том числе те, кто сидит в зале. Не дело театра выносить приговоры, его дело — поставить правильный диагноз.