За постановку пьесы, написанной в 1959 году, взялись Николай Рощин и Андрей Калинин, довольно жестко отредактировавшие текст, отражавший мироощущение автора во времена становления фашизма в Румынии, откуда Ионеско уехал в 1938 году. Позднее драматург будет вспоминать: «Всю жизнь я помнил, как был оглушен возможностью манипулировать мнением, его мгновенной эволюцией, силе его заразы, превращающейся в эпидемию. Люди позволяют себе неожиданно принять новую религию, доктрину, отдаться фанатизму. …В такие моменты мы становимся свидетелями настоящей ментальной мутации. Не знаю, замечали ли вы, если люди не разделяют ваших взглядов, и вы перестаете их понимать, а они — вас, создаётся впечатление противостояния монстрам, например, носорогам. В них перемешивается искренность с жестокостью. Они убьют вас с чистой совестью. За последние четверть века история показала, что люди не только становились похожими на носорогов, но превращались в них».

Рощин и Калинин, сужают, конкретизируют не только проблематику спектакля, но и само место действия, происходящего у Ионеско в масштабах одного города, до пределов замкнутого помещения (подобно «Теллурии» Марата Гацалова на Новой сцене Александринского театра). Белоснежная стерильность этого цирка, находящегося прямо на большой сцене ТЮЗа, отгороженного от зрительного зала стеной, и снабженного круговым подиумом, указывает на искусственность изоляции персонажей от внешнего мира. А то, что зрителям в этом кольце отводится центральное место (зрительские места расположены, словно в котловане, на центральном круге большой тюзовской площадки), наводит на мысль о том, что в этом спектакле и публике отведена совершенно определенная роль — роль наблюдателей. Действительно, с началом действия круг, несущий на себе ряды стульев, периодически начинает вращаться, каждый раз в нужный момент устанавливая зрителей и героев лицом к лицу в определенном секторе белоснежной тюрьмы. А в том, что это тюрьма, сомневаться не приходится: на подиуме находятся не только семеро героев, обладающих правом голоса, но и четверо молчаливых «надсмотрщиков», волей постановщиков обладающих характерной внешностью представителей арабского мира (их роли исполняют студенты РГИСИ, курс А. Шапиро и В. Фильштинского). Особых действий (помимо почти ритуального обслуживания «клиентов») они не предпринимают, держатся особняком, в сторонке. Так койоты, загоняющие добычу, терпеливо дожидаются, когда она выбьется из сил… «Добыча» здесь — белые люди, которые, спят, едят, пьют, вяло перемещаются внутри белого цирка с места на место и медленно и верно утрачивают в стенах условной лаборатории человеческие качества, а вслед за ними и человеческий облик. Постановщики максимально близко к букве автора предъявят зрителям сцену болезненного перехода человека в носорога, известного миру безапелляционностью толстокожего и громоздкого существа, равнодушного ко всему, что попадается ему на пути. Сцену эту блистательно играют Борис Ивушин (Жан) и Игорь Шибанов (Беранже), а один из носорогов, почти в точности воспроизводящий известную дюреровскую гравюру, пройдется перед зрителями по подиуму…

Участие в спектакле таких актеров, как Шибанов, Сергей Шелгунов, Сергей Жукович, Сергей Надпорожский, Татьяна Ткач, относящихся к одному, старшему, поколению максималистов в жизни и творчестве, усугубляет проблему, поднятую в «Носорогах» Рощина-Калинина. Можно счесть это попыткой манипулирования зрительским сознанием, но ощущение страха перед «озверением» тех, кто проповедовал некогда иные идеалы, неотвратимо. Вплоть до ощущения сомнения в том, что вне белого шатра, на стенах которого в финале высветятся тени чуть ли не целой армии носорогов, вряд ли удастся обнаружить привычный мир, сиречь знакомый зал ТЮЗа… И лишь финальное бегство Беранже за пределы белой стены (неясный аналог возможного его спасения) дает точку опоры в этом стремительно сужающемся пространстве цивилизации, где люди предпочитают не идти вперед, а лишь перемещаться по кругу.