В Театре им. Ленсовета прошла премьера «Америки 2» по пьесе популярного сербского автора Биляны Срблянович «Америка, часть вторая». Режиссер Петр Шерешевский в интервью на страницах периодической печати и в виртуальной полемике с театроведами складывает буквы в предложения гораздо интереснее и азартнее, чем характеры и сцены — в спектакль. Слова у него расходятся с делом. Он, наверное, хотел. Но не сумел.

Общая и частая реплика всех мужчин в спектакле — «Твою мать!». Честно говоря, именно это хочется сказать и так назвать рецензию. Только какой же редактор допустит использование ненормативной лексики на полосе? А жаль: в критическую заметку с посылом «пожурить» просится лексикон персонажей новой драмы. Ведь про нас с вами написано. А мы, случается, матом не брезгуем, особенно когда нервничаем и переживаем кризис самоидентификации, как несчастная офисная крыса Карл Россман — главный герой Срблянович.

А пьеса именно о кризисе. Жил да был мил человек в социуме, не тужил, вкалывал, стриг купоны, а потом всего лишь разочек ошибся, и на тебе — полный крах. Судьба повернулась задом. Отсыл у автора идет к роману Франца Кафки «Америка», условная привязка к нашим реалиям — за счет жизни как бы «до и после» трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке. Безоговорочная власть денег над судьбами людей, внезапная потеря — и мучительные поиски — денег и себя, терроризм как геополитическая категория, как мучение, как кара. Терроризм моральный и психологический, семейный и межличностный… Все это есть в тексте, полном метафор и социальной сатиры. В тексте, рассказывающем историю честную, где переплетаются судьбы, рушатся надежды, страдают и гибнут люди, сохнут их души.

Почти ничего этого нет в спектакле. Он только внешне кичливый, временами режет или тешит глаз, но по сути он плоский, пусть и разговоры о нем постановщика довольно объемны. И Америка как таковая тут ни при чем, как и порушенные вместе с идеалами и мечтами башни-близнецы. Сколько бы ни произносили артисты на разные лады реплику «Господи, храни Америку!», разруха, как мы знаем из русской литературы, — она в головах.

Текст Срблянович оказался сложным: о него споткнулись, как о ее фамилию. Его прилежно выучили, как школьники — сонет Шекспира в оригинале, вызубрили фонетически, но семантический анализ не сдюжили. Попытки осмысления — да, наличествуют, но довольно примитивные. Приемы — да, есть, кричащие, яркие, но топорные и самодеятельные. Сквозной по ходу действия, парный конферанс-капустник двух ушлых Санта-Клаусов (Александр Новиков и Олег Федоров) лишь поначалу забавен. Тема ведущих, цинично озвучивающих авторские ремарки, не раскручена, брошена пустозвоном. Зато модные штучки — в избытке: видеопроекции, светящиеся и подвижные декорации, торжество минимализма.

В целом просмотренное никак не получается назвать стильной и оригинальной трактовкой. Так, фарс ради фарса. Все в кучу, коктейль пузырится, но вместо гротеска — бурлеск. Жизни нет. Смерти нет. Про людей понять ничегошеньки невозможно. Будь они из плоти и крови, из нервов и проблем, а не в форме карандашных набросков, то хотя бы волновали.

Возможно, дело именно в небрежности, в эмоциональной невовлеченности актеров в творческий процесс. Любые сомнения или несогласие с материалом и режиссерской мыслью не дают, право же, повода держаться настолько в стороне от происходящего на сцене, чтобы это было столь заметно.

Алексей Фокин играет своего несчастного, запутавшегося Карла просто. Слишком просто — нейтрально. В него бы, такого душку, с правильными чертами и хрупким телосложением, влюбиться. Его бы, бедняжку, пожалеть. Но Фокин-Карл холоден и асексуален, и он проигрывает. «Мертвый» актер, изображающий «живой труп», — это беда. Такое искусство не лечит и не калечит — оно ни-че-го не делает с публикой. С тем же успехом можно озвучить больному страшный диагноз и на полном серьезе прописать вместо сильнодействующего средства аскорбинку в ярком фантике. Не поможет. А то и аллергию вызовет.

Прочие исполнители особо не затрачиваются, позволяют себе играть вполсилы и вполноги, халтурить или невпопад выпячиваться «мордой лица» и хрипами на разрыв связок. Видно, где они разбирали, где внимательно репетировали, где не успели или чего-то недопоняли. Честно работают, пожалуй, лишь трое. Олег Федоров хорош в образе хамоватого ресторанного халдея и голоса секретарши, звучащего на автоответчике. Очаровательна Маргарита Иванова в роли продавщицы, безответно влюбленной в главного героя. С ней рядом и Фокин, глядишь, теплеет глазами. И если Иванова естественна и мила, то Наталья Шамина, занятая во втором составе, всего лишь «дает дурочку»: глазками хлоп-хлоп, голоском «сюси-пуси» — набор штампов первокурсницы театрального института.

Неподражаемая Елена Маркина почти все действие тихо проводит с вязаньем в углу на авансцене. Ее более чем скромная роль — голос пожилой женщины-матери, который звучит на автоответчике Карла, а взывает к сыну Сэму, что жил в квартире прежде. Казалось бы, всего несколько реплик рефреном, заслуженная артистка России ничего не делает: сидит. Но в статике и в дюжине слов — целая судьба, от которой веет таким одиночеством и забвением, что к горлу подступает комок.

И всего одна сцена имела бы шанс стать воистину прекрасной и переломной, не будь она (и не она одна) позаимствована у других деятелей театра, музыки и кинематографии. Вот Санта глумливо объявляет номер под названием «Песню исполняет безутешная вдова». Светлана Письмиченко в траурном прикиде демонстрирует свои недюжинные вокальные данные и поет про то, что, мол, только хорошие парни помирают молодыми. Под это дело обнаженный Всеволод Цурило изображает смерть от передоза в вертикально стоящей кровати. Вокруг него на черной-пречерной простыне цирковым трюком расцветает миллион алых роз. То есть это почти-почти круто. Бросовая картинка так и просится в телерепортаж о премьере или в какой-нибудь гастрольный промо-ролик. Вот только станут такие кадры «обманкой», всего лишь проходным моментом. В контексте предшествующего и последующего действия подобный театрализованный реквием — не заявленный в программке трагифарс и никакой не китч, который честно тщатся обнаружить зрители в «Америке 2». Это — глянец, что ли. Скучноватый и неосмысленный. Вот если бы песнопения вдовы оборвать, переключиться с декоративного апломба на что-то экзистенциальное, смутить, обескуражить… Так ведь нет же! Педалируют «трагедь», невразумительно тянут, а потому все равно бьют вхолостую, оставляя публику в недоумении. И, что самое досадное, в сердечном и душевном покое.