В репертуаре театра им. Ленсовета, по счастью, все еще можно увидеть творческое наследие не так давно трагически ушедшего из жизни режиссера Юрия Бутусова. Теперь эти спектакли смотрятся по-особому: с нотками пронзительной грусти, скупого невыраженного одиночества, неизменной вневременной мудрости. Вот и «Город. Женитьба. Гоголь.» отныне играет новыми красками, поворачиваясь к публике иным углом.

Знаменитая пьеса уведена Бутусовым довольно далеко от самой себя: с внушительными свободными добавлениями, но при этом без каких-либо смысловых потерь. Спектакль не становится явным «сочинением на тему» или высказыванием исключительно «по мотивам», гоголевский дух здесь не просто сохранен — он выходит на принципиально новый уровень. «Город. Женитьба. Гоголь.» оформляется в конечном счете какой-то отдельной невесомой поэмой, трагической клоунадой, создающей осязаемый вакуум боли, бытовым будничным фарсом без начала и конца. Не обойдется и без совсем крохотной щепотки явной дьявольщины, но с этим перебарщивать не будут.

Название, по сути, загодя раскрывает зрителю все карты. Сразу ясно, про что здесь будет идти речь. Три краеугольных камня постановки (локация, текст, автор) составляют прочный фундамент спектакля. В этих четко очерченных границах и будут существовать герои знаменитой гоголевской пьесы. Одновременно же многое из происходящего на сцене довольно смело позволяет себе выходить за рамки сюжета и смысла, уводя зрителей по свободному ассоциативному пути. Как вам, скажем, троица неудачливых женихов, время от времени распевающая за колченогим столиком попурри из популярнейших советских песен (от «Лесного оленя» до «Первым делом, первым делом самолеты»)? Кажется, никакого отношения к происходящему этот локальный вокальный перфоманс не имеет, но самым удивительным образом эти достаточно абсурдные вкрапления не просто органически совпадают с телом спектакля, но и особым образом подсвечивают заложенные в постановку смыслы.

Что же до времени описываемых событий, то оно здесь словно бы окончательно сломалось и стерлось, потеряв себя в круговороте. Век ли девятнадцатый на дворе, брежневский застой, или вовсе наши дни — не угадать достоверно, узнаваемые приметы любой из этих эпох найдутся без труда. Впрочем, определять хронологию происходящего не так и принципиально важно — главное, что человеческие страдания на любом отрезке времени неизменны. Решиться на брак по-прежнему дело мучительное и сложное, попытка обрести долгожданное счастье все еще рискует остаться утопией. Люди вне зависимости от часов и календаря бродят по кругу собственных страхов, комплексов, привычек, загодя ставят на себе крест. И кто во всем этом виноват? Никто, если поразмыслить. И в этом — отдельная точка боли.

Главный мужской персонаж этого сюжета Подколесин каким-то удивительным образом на незримом ассоциативном уровне умудряется перекликаться с культовыми киногероями советских 70-х. Что-то от Лукашина, что-то от Бузыкина, немного отыщется и от Фарятьева, пожалуй. Растерянная растрепанность во всем внешнем облике, потухший свет в усталых глазах, неизбывное ожидание чего-то неизвестного, блуждающая где-то внутри заветная мечта (она же при ближайшем рассмотрении — глубокий подсознательный страх). Как будто бы тот самый желанный мужчина в наших отечественных реалиях загодя обречен быть каноничным рефлексирующим невротиком без капли самоиронии, с одним лишь внушительным багажом из многочисленных комплексов и фобий. И такая формулировка уже тянет на диагноз, на приговор, на подведение черты под окончательно решенным вопросом. Сказать, что от этого становится грустно как мужчинам, так и женщинам — не сказать ничего.

Герои данной истории словно смотрят причудливый зыбкий сон наяву, в котором, к примеру, кошачий хвост у неугомонной свахи вовсе не кажется чем-то удивительным. Мистическая природа Города, о которой так много и подробно было сказано еще задолго до Бутусова (и как будто бы данный вопрос уже давно и окончательно закрыт!), раскрывается здесь под новым углом. Таинственные чудеса действительно случаются, нет никакого обмана. Неизведанное и дивное растворено здесь в повседневном, но только умеем ли мы его замечать?

Этот спектакль и впрямь очень петербургский по своему духу, даже если отвлечься от всей вышеупомянутой загадочной чертовщины. Мелкие штрихи, крохотные детальки складываются по итогу в общее нежное признание в любви к северной столице (в современной ли его ипостаси, в ностальгически-ленинградской — не так и важно, честно говоря). То и дело в разговорах героев всплывают топографические подробности и указания улиц-переулков, по сцене пройдутся вдруг неизменные ряженые Петр с Екатериной (а без них город уже и как будто бы сам не свой), легендарным пышкам с сахарной пудрой также отдадут заслуженную дань. И как же подходит взвившееся в воздухе сладкое невесомое белое облако к сцене свидания примы этого околосвадебного сюжета Агафьи Тихоновны с одним из потенциальных спутников жизни. Вот она, настоящая любовь! А, нет, опять показалось… Подлинное искреннее чувство на поверку оказывается всего лишь призрачной обманной дымкой, оставляющей на губах приятный привкус, только и всего.

Этот спектакль очень красивый сам собой и умно-символичный, побуждающий зрителя к разгадыванию всех скрытых символов и зашифрованных посланий (художник — Николай Слободяник). Вот трогательно взлетает в воздух невесомая белая бумага, ярко выделяясь сияющими крупинками на общем черном фоне. Обрезки этой бумаги будет разбрасывать на пике счастья Агафья Тихоновна, под грудой неровных клочков она же себя и заживо похоронит буквально сразу после отмены счастливой будущности. Огромный подвижный хулахуп воплощает собой в символическом отношении гигантское обручальное кольцо, догадаться вовсе не трудно. На заднем фоне одиноко маячит неприкаянная дверь, ведущая, возможно, в какой-то более счастливый мир (но это не точно!). Множественные решетки в финале спектакля — не то привет питерским садам и паркам, не то типичные кладбищенские оградки, предназначенные для наших обреченных героев. Таких локальных ребусов во всей постановке всех и не перечесть.

И отдельная составляющая этого спектакля — безукоризненные актерские работы, выполненные в каком-то особенно свободном почерке, с остроумными профессиональными находками, с яркой экспрессивной манерой. Обаятельны совместно и по отдельности те самые пресловутые неудачливые женихи — Александр Новиков (Жевакин), Виталий Куликов (Анучкин) и Евгений Филатов (Яичница). Точно и тонко чувствует свою сваху Феклу Ивановну Галина Субботина. Мощно выплескивает эмоции Сергей Перегудов в роли Кочкарева, изящно воплощает образ тетки Арины Пантейлемоновны Наталья Шамина. Нервно, издерганно, поистине измученно существует в рамках своего Подколесина Олег Федоров. А венчает эту конструкцию человеческих типажей изящная, грустная, неприкаянная Агафья Тихоновна в талантливом исполнении Анны Ковальчук.

Удивительное дело: этот спектакль хочется преимущественно чувствовать, отбросив аналитику и размышления. И чувствовать буквально каждой своей клеточкой, пропускать через себя полностью. Ощущать, а не думать в первую очередь, без остатка отдавшись воле режиссерского воображения, доверившись ей. Десять лет назад безусловный гений по имени Юрий Бутусов сделал спектакль, который переозвучил для нас широко известный текст, пересобрал в ином порядке то, что мы и так ежедневно наблюдаем своими глазами на улицах Петербурга, переосмыслил гоголевское наследие на момент текущего 2015 года. Десять лет и множество различных обстоятельств спустя эта постановка по-прежнему хранит неуловимое бутусовское волшебство: все такое же необъяснимое и неосязаемое.