Александринский театр открыл для российской сцены пьесу польского классика Тадеуша Ружевича. Результат получился противоречивым.

Послушайте! Ведь если пьесы выбирают — значит, это кому-нибудь нужно? Польский поэт и драматург Тадеуш Ружевич (род. в 1921-м) в 68-м написал пьесу «Старая женщина высиживает». С которой режиссер Валерий Фокин познакомился в 70-е. А нынче, возглавляя Александринский театр, вспомнил о ней. Можно предположить, что причиной стала многократно повторенная реплика: «Человечество опять на грани». Фокин именно это не раз прямо высказывал: «Сейчас и Россия, и весь мир живут в предчувствии надвигающихся апокалиптических событий». Однако ставить «Старую женщину» сам не стал, а пригласил Николая Рощина, руководителя московского театра «А. Р. Т. О.».

Рощин спектакль и оформил, сполна использовав изрядные технические возможности Новой сцены Александринки. Во всю ее ширину вытянут мрачный низкий каменный бункер. Слева круглое окно с вентилятором, справа отделенный тяжелой лязгающей дверью закуток. У окна, расставив ноги, в позе древней жрицы восседает Старая женщина, из закутка по ее зову выбегают официанты во фраках, доктор, оттуда же вывозят музыкантов (флейта и туба), загримированных упырями и привязанных к сиденьям, которые сначала лежат плашмя на спинках, потом плавно встают — чудо машинерии! Еще одно чудо — раздвигают тяжелую заднюю стену, за ней видеопроекция огромной прибрежной помойки, кишащей чайками, — так материализованы прописанные Ружевичем влетающие в окна груды мусора. У Рощина в окно влетают струи дыма, клубы поднимаются в проемы в потолке — очень красиво. Из этих проемов потом опустятся стулья, сбоку выкатят стол, убранный пурпуром и заставленный роскошной утварью, за ним рассядутся все участники во главе с кардиналом — в него переделан имеющийся в пьесе некий Респектабельный господин. Еще один добавленный персонаж — понтифик, которого вывозят в прозрачном футляре, как на папамобиле, грим изображающей его Марины Рословой очевидно намекает на Иоанна Павла II. Старая женщина затеяла родить ребенка: «Он вышел из меня, как из кабины орбитального корабля» — из этих слов выращен целый космонавт в скафандре, влезающий в натуральную ракету и отправляющийся на верхний этаж декорации сажать на пыльных тропинках далеких планет бутафорскую лиственницу.

Рощин, безусловно, может сочинить самостоятельный и выразительный сценический текст. Он придумал, как дать облик, плоть населяющим пьесу поэтическим абстракциям. Актеры у него точны и внятны — опытная Елена Немзер в заглавной роли мастерски управляется со своим низким, богатым оттенками голосом, молодые Александр Поламишев и Тихон Жизневский — официанты Кирилл и Мефодий как ни в чем не бывало проделывают всякие гротескные шалости и придумки (к примеру, Врач выписывает рецепт: «Смешав соль с пресным медом и пыльцой кобыльей мяты, смазывают язвы и раны тайного члена…», Мефодий тут же, сняв штаны, тайный член делает явным — это полуметровая черная сарделька). Янина Лакоба — епископ завораживает своей клоунской мимикой и крючковатой цепкой пластикой.

Но всеми этими качественными театральными средствами разукрашено — что? Кому и зачем сейчас нужны потоки слов про заплеванный мир, полный вшей и червей? Этот натужный символизм безнадежно устарел. Совершенно очевидно, что театр абсурда вовсе не вскрывает истины про человеческое бытие, а упрощает и уплощает его. Если продолжать перефразировать Маяковского, это глубокая философия на мелких местах.