Певец посттеатра, идущий как будто во всем поперек своего учителя Л. Додина, Дмитрий Волкострелов неожиданно перестал переливать из пустого в порожнее, изображая пьесы обожаемого П. Пряжко. Его постановка в ТЮЗе — «Танец Дели» И. Вырыпаева — скорее, исключение из правил. (И действительно, плодоносный новатор только что выпустил на малой сцене московского театра наций… Угадайте автора! Правильно — П. Пряжко, «Три дня в аду»).

Все мы помним, как Вырыпаев, в пылу осмысления Библии, написал и поставил свои первые пьесы «Кислород» и «Бытие 2». Теперь он обратился к Востоку и сочинил «буддистскую» вещицу «Танец Дели», сам ее поставил на сцене «Театра Народовы». Про «мелодраму» польская пресса писала с энтузиазмом: «Тут говорится только о чувствах. Но говорится пафосно, под неумолкающие мелодии Пуччини и Верди. Эффект потрясающий, ибо из экзальтированных актерских реплик и жестов рождается подлинный театр». Чего-чего, а экзальтации у Волкострелова нет. Да и мелодрамой тут не пахнет. Тут доминирует бесчувствие.

Открывшаяся перед нашими взорами картина — узенькое стерильно белое пространство с двумя стульями и дверью — обнаружила двух женщин, ведущих странный разговор о смерти. Событие случилось прискорбное: умерла мать девушки, а девушка ничего не чувствует. В наличии — дежурные слова и хорошо узнаваемые, ходячие фразы, давно сбежавшие от человека и управляющие им. Дежурная медсестра, дежурная улыбка… Приемный покой похож на чистилище, милая сестра — на перевозчика душ через Стикс. Хотя где Будда — где Харон?

Вырыпаев сочинил полипьесу на тему любви и смерти, пазл из семи крохотных пьесок с семью героями. Из названий пьес составляется высказывание в духе дервишей: Каждое движение/Внутри танца/Ощущается тобой/Спокойно и внимательно/И внутри и снаружи/И в начале и в конце/На дне и на поверхности сна.

Да, тут все крутится вокруг сна, откуда являются смыслы бытия и их оборотни. Легко в них заблудиться. Мало кто свои сны помнит наяву, еще меньше — кто может их реализовать в жизни. Но вот героине — танцовщице Катерине — удалось. Но какой ценой! Какое невыносимое потрясение надо перенести, увидев на грязном рынке Дели столько страдания и боли, чтобы всадить себе в грудь попавшийся под руку раскаленный железный прут. В больнице девушке привиделся во сне танец, исполнением которого она потом завораживала каждого. Режиссер не соблазнился на иллюстративную раскраску спектакля, доверив каждому зрителю вообразить свой танец. Такое, если хотите, «В ожидании Годо 2». Все о нем говорят, а он является только в нашем воображении. Так и наши судьбы оформляются, обрастая сюжетами из наших снов, повторяя события и наши реакции на них.

Оказывается, про смерть можно говорить жизнеутверждающе, и найденная режиссером форма это ярко демонстрирует.

После Дели героиня как будто переродилась, стремясь к счастью и любви вне условностей. Не важно, что любимый имеет семью, жену и дочь. Не важно, что рождение танца замешано на крови и грязи. Красота и любовь абсолютны. Однако большинство думает иначе. Здесь-то и схлестываются идеи православия и буддизма, невозможность понять, принять, оправдать героиню — матерью, возлюбленным, чья жена отравилась, узнав об измене… Семь пьес, семь вариантов взаимоотношений, в которых исполнители меняются ролями в зависимости от предлагаемых обстоятельств. Мать умерла. Мать болела, но выжила. Жена умерла. Жена отравилась, но выжила. Обстоятельства, как и мертвые слова, манипулируют людьми, превращая их в марионеток.

Пространственное решение спектакля остроумно и логично (худ. Перетрухина). Действие происходит где-то за или над сценой. Перед началом акции зрителем управляет капельдинер, указывая каждому направление. Поначалу на это не обращаешь внимания, но, оказавшись в небольшом пространстве, с удивлением обнаруживаешь, что куда-то пропала добрая половина тех, кто был в начале пути. В крошечном помещении несколько рядов подходят почти вплотную к занавесу, которым служат белые жалюзи. Ни о каких кулисах, рампе и прочей театральной «мишуре» и помыслить невозможно. Лишь когда услышишь в пустоте «за действием» шорохи и чей-то смех, начинаешь догадываться об «обратной стороне» спектакля. Только тогда воображение нарисует вид сверху происходящего: игровой квадрат, разделенный пополам стенкой, и фланги со зрителем…

Актеры играют пьесы попеременно, переходя с одной половины квадрата на другой, транслируя «живой план» одного полушария на закрытые жалюзи другого. Так что семь новелл в буквальном смысле слова ЖИВЬЕМ не увидеть. Очередность видео с «живым планом» не создает каких-либо неудобств в восприятии столь необычного действа. Так и в жизни, о ее изнанке судишь лишь по косвенным признакам. Так, пребывая в фальшивой ситуации, питаясь иллюзиями, можно легко проскочить собственную жизнь. Картина бытия и есть многосоставной пазл, который можно узреть лишь ментально. И каждый твой миг, каждое понятие (не знаю, как насчет «дважды два») всегда имеют темную сторону своего значения. А смерть все время будет стоять за дверьми, из которых семь раз явится пред героями ангелом смерти прекрасная медсестра. Автоматическая речь танцовщицы, чей танец в результате станет символом внутреннего очищения, знаком жизненного пути, и отношения между людьми — все морок. Вариативность сущего в мини-пьесках, проигрывающих возможные типы рефлексии на события, опирается на философскую посылку, которую мы, как Кай во владениях Снежной королевы, получаем из ледяных кубиков.

Этот спектакль надо разбирать как шахматную партию. Ибо невинная, ничего не значащая фраза, типа жертвы пешкой, предвещает шах и мат на пятом ходу игры. Этот спектакль можно рассматривать как музыкальные вариации. Вот проиграли тему — она в отсутствии любви и смерти. Явился он — Андрей, чужой муж. И новый удар — обман. Только что она истерически хохотала от абсурдного предположения приятельницы, что у них с Андреем роман, и тут же — с места в карьер — признание Андрею в любви. Да, во время танца в Киеве, увидев Андрея, она сразу поняла, что это он. Бесконечные переключения. Реакция молодого человека внятная: он любит свою жену и детей. Но уже в следующей сценке, узнав, что мать Кати умерла, он признается, что любит и всегда любил только ее. И так до бесконечности, подмена реакций в пересекающихся обстоятельствах, перечеркивает внятность и чистоту эмоции. Бесконечные помехи и философия большой любви и счастья, которая не совместима, как выясняется, с жизнью. Постоянное несовпадение видения и восприятия происходящего рождает взаимное непонимание и ошибочную неприязнь близких людей. Как признать собственные ошибки, заблуждения, как это понять, какие шоры надо снять, чтоб понять другого! И так до самого конца, то есть до момента, когда уже не останется в живых ни матери, ни Андрея, ни самой танцовщицы (инфаркт!), ни балетного критика, через танец Катерины понявшей, что она прожила чужую жизнь… А медсестра, как ангел смерти над вечным покоем, расскажет выжившей жене свою версию событий, про мужа и балерину, умерших у нее на руках, и, конечно, про танец Дели. И из всего этого сумбура воображение зрителя сочинит нечто уникальное и загадочно прекрасное, — то, что так и останется за кадром. Танец Дели. Эта пьеса, как коллайдер, в котором разгоняются, а затем разбиваются слова и фразы, чтобы обнаружить истину, правду, невидимую частицу Бога. Слова-фразы, как пра-жесты, уводящие нас в бессмертие. Видимо, стереотипы, которые липнут к человечьему языку, можно очистить только так.