«Один из последних вечеров карнавала» — так называется последняя пьеса великого итальянца Карло Гольдони. Премьеру петербургского Театра Комедии «Хитрая вдова» в постановке Татьяны Казаковой можно назвать одним из последних блистательных вечеров венецианского карнавала на современной русской сцене.

На родине Гольдони некоторые спектакли играют в подлинных венецианских особняках, а если на сцене — то, любовно воспроизводя терракотовые гобеленовые стены, огромные зеркала и окна в старинных кружевных тюлях, на сцене горят живые свечи, и звучит настоящий клавесин…

Но Казакова ставит не спектакли о Венеции. Она ставит миф о Венеции. Этот миф в ее спектаклях начисто лишен быта, в них нет туристического антиквариата с характерными плащами и длинноносыми масками… Но в них есть подлинная красота, тоска по празднику и артистизму, по преображению жизни в игре. А иногда — как в "Хитрой вдове«- нездешняя и утраченная современным театром красота костюмов и декораций. Костюмам в исполнении Ирины Чередниковой, этим стильным и восхитительным одеждам из шелка, парчи, кожи (которые артистам — очевидное наслаждение носить, а публике — отдельная награда и отрада глазу лицезреть!), могли бы позавидовать театральные костюмеры мира.

Действие спектакля вынесено из дома под звездное венецианское небо. В черном тревожном призрачном воздухе сцены — ни намека на быт, которым так щедро пропитаны пьесы Гольдони. Легкие белые стулья, невесомые, как и черная гондола, стремительно парящая над сценой, вертикаль стройных столбов, к которым привязывают эти гондолы на ночь, и огромный шелковый белый занавес-ширма — вот Венеция-миф в исполнении художника Александра Орлова. В гондоле рассекает каналы Розаура, хитрая вдова (Елена Руфанова), на стульях иногда замирают в картинных позах ее женихи — четыре соискателя руки и сердца хитрой вдовы. А дальше… режиссер искусно и увлеченно плетет мизансценические кружева, в которых так замечательно пластически воплощен гольдониевский блеск легкой болтовни, интриг, перепалок, очаровательных хитростей и простодушия…

Квартет женихов разыгрывает в спектакле артистический турнир, словно соревнуясь в красноречии, клятвенных обещаниях, а попутно — в мужской энергии и неотразимости, ловкости ума и фантазии. В спектакле почти нет масок, но артисты Михаил Разумовский, Борис Хвошнянский, Владимир Миронов и Александр Степин играют национальные маски — англичанин, француз, испанец и итальянец — на грани буффонады и пародии, и при этом — живых людей, в которых плещется столько страстей, сколько вина плещется в венецианских домах и сколько текста — в говорливых пьесах Гольдони… В этом квартете лидируют и побеждают с разгромным счетом Испания и Франция. Мужские посланники Англии и Италии выглядят, увы, скромнее. Правда, Англия отыгрывается, когда на сцене в крошечной роли Бирифа, лакея лорда, появляется молодой артист Михаил Сливников — остроумный блиц-портрет истинного англичанина. В то время как остальные слуги и служанки остроумно зарабатывают свои монеты, участвуя в любовных интригах господ, этот запоминается одной чеканной фразой — «Я на службе, милорд!» — современному русскому уху отказ от денег, да тем более на службе, кажется чистым издевательством, диковинным розыгрышем, за что она и награждает юного англичанина аплодисментами.

В этом спектакле слуги не уступают в артистизме, а порой и переигрывают своих хозяев. В них — пленительная смесь хитрости и простодушия, нешуточная страсть к ежеминутной авантюре и игре. Подлинным эмоциональным мотором этого спектакля становится юный Арлекин (Александр Матвеев).

В спектакле Театра Комедии Арлекину от силы двадцать, но его ловкое и восхитительное жонглирование словами — людьми — ситуациями — это отдельная песня, площадной цирк, доводящий партнеров и зрителей до счастливого головокружения.

Розаура то и дело зовет свою горничную призывным кличем: «Марионетта! Шоколад!» И Марионетта (Ирина Цветкова) выходит на сцену так, словно она сама — изящная чашка горячего шоколада. Она преподносит себя словно с победительным гурманством, словно сладчайшее пирожное, воздушный французский десерт — столько грации, и шарма, и огня в этой стареющей служанке. Но некоторым женихам помоложе она преподаст наглядный урок ритма, и темперамента, и артистизма….

В этом спектакле больше и нерасчетливее почему-то радуешься за младшую сестру героини Элеонору (прелестно, на чистой звонкой ноте радости и утренней улыбки, сыгранную Екатериной Грачевой), которой достался француз — он смешнее, живее и увлекательнее правильного венецианца, выбранного хитрой расчетливой Розаурой.

Елене Руфановой больше удались роли-маски — актриса играет убедительнее именно когда разыгрывает женихов, преображаясь то в стильную англичанку, то в очаровательную гламурную француженку, то в жгучую демоническую испанку. Смена карнавальных масок дается ей легче, чем лирика Розауры. Ее героиня признается: «Я приехала из маленького городка и сразу же окунулась в омут праздника этого волшебного города». Волшебная Венеция с ее омутом праздника, к счастью, переигрывает в спектакли все хитроумие, которое так близко к расчету, а значит — к прозе жизни. Вообще в этом спектакле царствует победа игры над жизнью, карнавальной праздничности и артистизма — над благоразумием, артистической смелости и сценического темперамента — над умением «устраивать» свое счастье. Сквозь шумный и стремительный спектакль звучит тайная прекрасная нота: счастье невозможно «устроить»… Оно мимолетно и иррационально, взбалмошно и нерасчетливо… Судьбу не обхитришь, как обхитришь мужчин или женщин… Не потому ли в финале у сделавшей «правильный» выбор хитрой вдовы сквозит печаль в глазах: вот все устроено, свадебные пары выстроились в семейном интерьере — и что дальше?..

А дальше на венецианской площади, так чудесно прижившейся на сцене Театра Комедии, появится группка молодых музыкантов во главе с неутомимым Арлекином, и они тихо споют: "Не покидай меня сияние очей"- потому что сияние очей, как и звездное небо над головой, — глупое счастье, которое не купишь ни за какие монеты и не устроишь никакими интригами.