О XII Фестивале уличных театров «Елагин парк» в Санкт-Петербурге

По количеству премьер в рамках одного фестиваля уличных театров «Елагин парк» уверенно лидирует в российском пространстве. И причиной тому не только активные художественные поиски российских уличников, но и недюжинные заслуги организаторов. Дирекция фестиваля в лице Алены Мининой в постоянном поиске новых форматов и деятельно мотивирует артистов готовить свои премьеры именно для Петербурга. В этом году сразу восемь коллективов, среди которых такие титулованные и заслуженные, как театр «Странствующие куклы господина Пэжо», Театр клоунады «Микос», Театр Вкуса, театр «СоЛу» сыграли свои премьеры на площадях и полянах Елагина парка. Масляный луг не отдыхал ни минуты — променады и короткие выступления сменяли друг друга, а плотность показов на четырнадцати площадках в течение двух дней не оставляла никакой надежды увидеть все.

«Круче стендапа»

Особенностью фестиваля стало внушительное количество драматических спектаклей, адаптированных под уличный формат: саратовец Алексей Усов и китаянка Ли Синьсюй сыграли сольные спектакли «Друг мой» и «Ширли Валентайн» в пространстве Хоздвора, а челябинский Театр-студия «Манекен» показал сокращенный вариант своего «Декамерона» на площадке Музыкального павильона. Во всех трех случаях очевидны лакуны адаптации показа изначально неуличного спектакля на улице. Харизматичность Алексея Усова, взявшегося за непростой и нелинейный текст Константина Стешика, не нуждающаяся в форсировании в зале, требовала иного актерского существования на улице со всеми ее «подставами» вроде каркающих птиц, трепещущих полотен, задувающего в микрофон ветра. В странном, почти заброшенном пространстве Хоздвора внутренний монолог героя и визуально, и вербально мог быть сыгран в регистре сомнамбулической блуждающей отрешенности, но в исполнении Алексея Усова оказался вполне традиционным «проживанием» при полном игнорировании предлагаемых (улицей) обстоятельств. Зрителям внутри квадратного навеса оставалось лишь следить за перемещавшимся по периметру артистом.

Тем же путем возведения «четвертой стены» пошла и Ли Синьсюй. Ее монолог на китайском о проживаемой и прожитой жизни, огорчениях, радостях и любви визуализировался разными парами обуви из потертого чемодана. Отсутствие перевода требовало акцентированного интонирования, с чем актриса справилась в пределах своего 15-минутного спектакля, но она совершенно не учла, что выразительность ее коленопреклоненной фронтальной игры на земле была просто не видна доброй половине и без того крошечной зрительской аудитории в 20 человек.

Музыкальный павильон, напротив, стал идеальной кулисой лукавого и задорного спектакля «Декамерон» Театра-студии «Манекен». Уличный вариант постановки вдвое короче оригинала, но едва ли пострадал содержательно. Колонны и арки, ступени и скульптуры оказались естественным обрамлением условностей и иносказательностей вольного переложения новелл Боккаччо на язык пластики и танца в режиссуре Владимира Филонова. Единственный спектакль фестиваля в категории 18+ был наполнен шкодливыми лацци, насмешками над лицемерными монашками, распутными и ревнивыми мужьями, целомудренными женами. Николя и Ромеро в исполнении Никиты Максимова и Романа Ворожцова, общаясь со зрителем на тарабарском аналоге итальянского (вроде «бандито, зарпланто, целованто»), нашли тонкую грань приятельского взаимодействия со зрителем, связывали новеллы воедино и в целом разыгрывали скорее историю плутовского проживания жизни.

Умело найденная мера фривольности позволила авторам спектакля самым безобидным образом обшутить монашек, коллективно вожделеющих залетного гостя («ботанико импотенто и симпатико»), двух кабальеро, внезапно поменявшихся женами, лицемерную аббатису, оказавшуюся с голыми ногами верхом на парне. И даже запутавшуюся и обманутую Смерть, отчаянно и безуспешно ищущую жертву (блестящая работа Алексея Галимова). В финале именно она на выданной аббатисой губной гармошке играет задорную «Abballati», фактически благословляя бушующие страсти любви и финальный танец. «Это круче любого стендапа», — резюмировал случайно подслушанный зритель после спектакля и был по-своему прав. Челябинские артисты очаровали мрачноватую петербургскую публику с легкостью венецианских арлекинов.

Mamma Maria

Игра в Италию, точнее в недосягаемо прекрасный образ жизни посреди солнца, лета, моря и песен, вкусной еды, прекрасных женщин и азартных мужчин, а в общем-то тоска по вечному празднику, оказалась созвучна не только челябинцам. Театр Вкуса во главе с Юрием Макеевым привез на фестиваль спектакль «Невероятные приключения и… в России», в котором также переплелись итальянская, но такая понятная тарабарщина, песни Неаполя и Челентано, ароматы базилика и розмарина. Дворик Конюшенного корпуса ненадолго стал двориком Бари или Галлиполи, Таранто или Сиракуз: фантазией постановщиков «итальянцы» в России — это тоже большущая семья, неумолкающая, поющая, смеющаяся, где кто-то играет на маракасах, кто-то прямо здесь готовит пиццу и пасту, кто-то в лицах разыгрывает «Ромео и Джульетту» со счастливым концом, а кто-то, как Марко Поло, гребет навстречу открытиям.

Публика вовлечена непосредственно — играет отведенные ей и изящно срежиссированные роли легко и с удовольствием. Юрий Макеев снова, кажется, почти на ходу придумывает сольный спектакль при содействии прекрасных музыкантов и подшучивает над собой и публикой, пресловутой петербургской хмуростью и палящим солнцем, импровизирует как заправский дзанни и даже буквально вешает только что приготовленную лапшу хохочущим зрителям на уши. Искрометным лацци нет конца: «Няня одета по последней моде и отвечает за кьянти», «Как тебя зовут? — Владимир? — В России все Владимир», «Кто плохо чавкает, будет перечавкивать», «Клад не нашли, открыли пиццерию». Среди достопамятных по фильму львов в Петербурге находят портрет Льва Додина и Банковский мостик, при упоминании Достоевского разыгрывается скука, «Mamma Maria» поется только хором со всеми зрителями, и так далее, и так полтора часа непрекращающейся bella Italia. А финал традиционен для Театра Вкуса — он о семье, в которой счастье, о доме, который там, где сердце, куда и стремятся веселые «итальянцы», будь то Россия или любая точка мира.

Другую версию вечного праздника накануне пира во время чумы предложил зрителям московский Механический экспериментальный театр «Злые рыбы». И кроме премьерного трагифарса «Время» (который в плотные показы втиснуть так и не удалось) он отметился спектаклем-променадом «Уличное кабаре». Кавалькада прошествовала по аллеям Елагина парка во впечатляющей кибитке-сцене, в сопровождении Коломбины, Арлекина и Пьеро, но главное — под франкофонные музыкальные вирши в духе андеграундного шансона, в котором узнаваемая эмоция заката всех времен в исполнении Падшего ангела — седого, мертвенно бледного и непрерывно курящего адепта близкой смерти — накладывалась на попытки веселения публики посредством жонглирования и вычурных клоунских фляков. Под финал кибитка, цепляя и почти срывая фестивальные флажки, а вместе с ними и мнимое насыщенное благополучие, въехала в зону фуд-кортов. Вот тут и пришлись к месту «Шанз Елизе», до которых ничего не подозревавшим проголодавшимся нынче как до Луны. А уж в том, как уныло пелся этот бессмертный хит в окружении как бы веселящейся и жующей толпы, и был едва уловимый месседж тоски по другим временам и местам, в которых Елисейские Поля не утратили своей досягаемости и очарования.

Самое ожидаемое

Совсем другую интонацию комедиантства взял Театр клоунады «Микос». На полюбившихся всей стране «Авиаторах» снова было не протолкнуться, но гораздо больший ажиотаж профессиональной публики касался самой ожидаемой премьеры фестиваля. На новой площадке, получившей условное название «мыс Южного пруда», «Микосы» выступали на массивном и подзатерявшемся в растительности парка постаменте из гранита со спектаклем «Ожидание». За постаментом тянется легенда: по разным сведениям это могила то ли любимого царского слона, то ли обезьяны, то ли цоколь для статуи Екатерины II. Любая версия созвучна мифологии, которую творят сами «Микосы». Их клоунский театр едва ли опирается на сиюминутное и всегда ищет свой месседж с позиции вечности далеких орбитальных миров. В такой оптике тщетность человеческих трепыханий и фатальная трагичность мира проступают только ярче, и новый спектакль «Микосов» как раз об этом. Сиюминутное ожидание — тепла, нежности, покоя, любви, наконец — оборачивается бескрайним «ожиданием Годо». Маленький, тщедушный, вполне достоевский всклокоченный человек в пижаме (Кирилл Васильев) даже не столько ждет, сколько устал ждать и смирился. Его пространство жизни — кровать, дверь, телефон на стенке. Единственный «друг» — книжка, единственное утешение — капли на ночь. Одиночество как оно есть.

Елагин парк предлагает выразительную кулису — в сгустившихся сумерках шелестит листва, чуть бликует соседний пруд, фестивальной шумихи нет и в помине. Зрители сидят вплотную, заполнив каждый клочок выстроенного амфитеатра и узкой полоски земли перед сценическим пространством, но организаторами ограничено количество — спектаклю нужна камерность лабораторного опыта. Испытывать есть что. «Микосы» ступают на очевидную, но неизведанную территорию. Потому что засыпающий человек оказывается, конечно, в параллельном мире. Дребезжащий телефон — лишь сигнал перехода, и звенит он то ли в реальности, то ли еще — или уже — во сне. Да и сон ли это? И может быть, лучше, если бы он стал реальностью?

Сергей Давыдов аки Паганель трансформирует визуальную компоненту своего вроде бы найденного образа мрачноватого, трагикомически шевелящего губами и бровями невозмутимого мима. В новом спектакле он — в образе Арлекина, в шикарном, скроенном чуть ли не по образцам эпохи Людовика XIV костюме с широкими штанами до колен, пышными рукавами и полным характерным красно-золотым принтом арлекинских лепестков-заплаток. Такого Арлекина, внешне пышного и яркого, внутренне мрачного и брутального, вряд ли где увидишь — Паганель взламывает казалось бы окаменевшую традицию. В его персонаже нет привычной легкости, игривости — он скорее Арлекин на галерах, и сам гоняет по кругу то ли еврейских музыкантов, то ли новоорлеанских джазменов в исполнении Tinto Brass Band. Их мятущиеся черные тени так же обманчивы и двулики, как и все в этом спектакле, — крадущиеся, словно на мягких лапах, пугливые, они при этом исполняют зажигательные, почти танцевальные мелодии, полные иронии ко всему происходящему.

Еще один контрагент спектакля — Пьеро в исполнении Тотраза Циукаева. Для «Микосов» его участие — реальная премьера и новый вектор. Соединение высокой клоунады и оперы, как кажется, лежит на поверхности, и вот оно случилось. Пьеро нагнетает безумия в и без того абсурдистский стиль этого клоунского театра: его классический оперный вокал и музыкальное наследие любовных страстей Джузеппе Верди выводят еще одну тему премьерного спектакля о любви, случившейся не там, не так, не вовремя и даже не в этой жизни. Любви, которую ждут, но которая приходит совсем в другом обличье. Персонаж Ксении Ивановой — всклокоченная, угрожающе хмурая фурия-невеста, которая стучится в дверь, — тут как нельзя кстати. Ее беспроигрышная импровизация внутри коллизии оставленной/ревнивой/брутальной подруги, готовой убить и избранника, и его воображаемых избранниц, продолжается из спектакля в спектакль и имеет в «Ожидании» естественное развитие. Начиная с пресловутого яблока, она намечает и финальную вакханалию с тортом, который, по всем законам клоунского театра, летит, конечно, в лицо, причем всем, в том числе и некоторым зрителям.

Островком нормы посреди безумия не удается стать и статному падре в исполнении Максима Гамаюнова. Свадебка к его приходу уже выходит из всяких берегов: ария Каварадосси спета, свадебный марш сыгран, и падре остается только добавить перцу и двусмысленностей. Его жонглирование яблоками неминуемо ведет к образованию огрызков, и по законам жанра именно он оказывается первым, кто приземляет свадебный торт аккурат в физиономию разгневанной невесты.
Финальный махач тортами утрирован по всем законам клоунского жанра. Тортов тут столько, что хватит на всех, а если не хватит, то у Арлекина есть его пеномашина, которой достаточно, чтобы искупать в сливочной пене половину зрительного зала. Через нее Пьеро и ведет спасенного, забившегося за дверь непутевого жениха. В полумраке Елагина парка кажется, что ведет он его аккурат к водной глади, чтобы отправить на волшебной ладье куда подальше от сиюминутного безумия опрокинувшегося мироздания.

Наше всё Пэжо

За последние годы театр «Странствующие куклы господина Пэжо», считающийся мэтром отечественной улицы, стал образцом для подражания множества коллективов, а в некоторых случаях их прямым соавтором. Режиссерская и художническая рука Анны Шишкиной узнается в спектаклях альметьевского театра «Легкие крылья» (на фестиваль он привез шутливый и веселый спектакль-променад «Восточный экспресс»), в визуальных образах петербургского театра «АспектР» (променад «Летай»).

Но не проверенная и обкатанная на многих фестивалях «Могота» была в этом году ключевым фестивальным событием для театра «Странствующие куклы господина Пэжо». На главной и самой популярной, хоть и несколько неудобной, потому что проходной, точке фестиваля на площади у Конюшенного корпуса театр играл выстраданную премьеру «Мбдыщ». Право на рефлексию театр заслужил, и она развернулась в спектакле с присущей для улицы талантливой насмешливостью и самоиронией.

«Мбдыщ» продолжает тему театра в театре, но с существенной оговоркой: уличный театр не равен театру конвенциональному. Он и может больше, и ценим меньше, и голодает чаще.

Желто-белые цвета здания с вывеской «Академический театр» и красным бархатным занавесом узнаваемы. На афишах — «На дне», «Идиот» и «Русские сезоны». Миром правит лощеный демон-администратор, вся власть которого — в ленте разлетающихся по зрителям контрамарок. Но пока конвенциональный театр почивает на лаврах, уличники готовят натуральный захват — со сменой вывески (на «Уличный театр»), падением занавеса, растаскиванием афиш, обустраиванием сцены ближе к публике и даже пожизненной вербовкой администратора.

Театральный бормочущий ангел на их стороне — причитывает какие-то карнавальные сказочки и незаметно выталкивает уличных оборванцев на главную сцену страны. А дальше — и сбор денег в шляпу, и вольные фантазии на тему уже поставленных Пэжо мифов, сказок. И шутки про дефиле а ля рюс с Марьей Моревной, Хаврошечкой, Василисами и Царевной-Лебедью, и борьба с вездесущим Кащеем, и победа шутливой хитрости, уличной искренности и живости над глубокомысленностью, неповоротливостью и демагогичностью закостенелых форм театра.

Уличный Астафьев

Интересный опыт сочетания яркой уличной визуальности с эстетикой театра кукол начался в Железногорске: тамошний театр привез на фестиваль свой премьерный спектакль «Берега памяти», созданный как раз в расчете на улицу при участии опытных петербургских коллег из театра «Вокруг». Его основой стал не классический кукольный сюжет, но неотъемлемые для Красноярского края рассказы Виктора Астафьева, и это сильно выделяет его на фоне общей уличной тематики. «Берега памяти» подхватывают мифологическую тему Царь-рыбы лишь ближе к финалу. Это спектакль скорее о традиции деревенского быта, о легкости бытия, о радости застолья, песни. Здесь месят и воруют у хозяек тесто, собирают ягоды, играют в ручеек, ткут полотно. Колоритная старуха-ворчунья разгоняет веселых девиц. Полотно вдруг превращается в фату, в колыбель и даже в коня. И из ниоткуда выплывает гигантский зеленый осетр. Красные платки, льняные рубахи, вышивальные орнаменты, серебристые сети на фоне буйной парковой зелени сами собой обеспечивали елагинской Поляне у дуба архетипические черты народного, беспечного и одновременно философского бытия.

Середина непобедима

Актуальность совсем иного рода предложил зрителям театр «СоЛу». Его спектакль «Великий Гусляр», устроенный как экскурсия по мифическому городу — межгалактическому порталу галактического значения, — при довольно мутной завязке и блужданиях по, казалось бы, неочевидным «достопримечательностям» развил к финалу прямо-таки уссейнболтовские скорости в осваивании и высмеивании банальности как элемента жизни, с которой почему-то принято жить и мириться. Режиссер и исполнительница роли экскурсовода Мария Плаксина переносит своего зрителя в далекое будущее, но на самом деле обращается к самому что ни на есть настоящему. Спектакль начинается как бы во дворе, где идет обычное застолье со странными беседами, понятными только посвященным, но в которых есть столько от навязших клише, что впору застонать. Это не будущее, а прошлое, ужасное и скучное, настигает жителей Великого Гусляра. Они борются за звание дома образцовой культуры и быта, в котором есть назначенные «общественники», в котором философу и изобретателю — палки в колеса, а вот начальнику ремстройконторы — одна благодать. Туземные цивилизации тут не в чести, пришельцы — вдруг появляющиеся инопланетяне — несут опасность ядерного конфликта, а за каждой семьей идет космическое наблюдение. При этом спорт — ты мир. Авторы спектакля устраивают со зрителями уморительный бег с плакатами «Догоним и перегоним!», «Толстеть значит стареть», «Бег вдоль рек» и последующим награждением.

Полуторачасовой спектакль финалит блестяще придуманная пародия на партийный съезд — «Межгалактический конгресс обычных существ». Его лозунги бравурны до приторности, при этом в них и главное зерно для размышлений, тот самый удар по зрителю, избежать которого невозможно: «Равняйся на середину. В нашей стреднестатистической массе отдельные индивидуумы хотят сдвинуть галактику влево или вправо! Середина непобедима!» У этого съезда привычные уловки регламента («Есть ли желающие высказаться, прения окончены»), и даже есть экзотические гости («Тори с планеты Тори-Тори из города Тори-Тори с улицы Тори-тори» и делегация Хамаму — из допущенных новых «друзей» Великого Гусляра).

Пародия перерастает в устрашающий абсурд: если будущее такое, то лучше бы его не было. Плакативность этого спектакля не только визуальна, она — принцип и средство иронии. Непробиваемая наивность подачи и изумительная актерская «искренность» в транслировании запредельной банальщины только укрупняют эффект и месседж спектакля.

Et cetera

Новый цирк по-прежнему с трудом пробивает себе дорогу на российскую сцену: в этом году он был представлен всего лишь одним спектаклем — «Послание» Театра-студии CONTRAST, в котором цирковая привычка к номерному дивертисменту пересилила режиссерские амбиции в создании сквозного сюжета постановки о послании, которое где-то и когда-то ждет каждого из нас. Столь же несобранным оказался и сольный спектакль Андрея Кислицина «Странник». Блестящий, харизматичный и очень пластичный цирковой артист представил на суд зрителей скорее драматическую историю о недосягаемой Матильде (несколько подзабыв, что в Петербурге Матильда только одна). Придуманный танец со строительным мини-экскаватором — не новая, но очень яркая идея — разворачивал сюжет сам собой. Казалось, что именно он, этот зубасто-клешнястый агрегат, и должен был стать объектом недосягаемой любви, но эти режиссерские глубины остались непознанными.

Фестивалю задавало планку грандиозное открытие, сыгранное Театром Vokrug на Большой площади: спектакль «UNONA. L1-OBOV1o» о любви, рождении, гибели и тоске в исполнении гигантских светящихся в ночи марионеток уже показывался в Петербурге несколько лет назад с большим успехом, но смотреть его можно не раз и не два.

К числу любопытных фестивальных событий можно отнести и спектакль «Карусель» театра СадковаИзГдова. Он с успехом путешествует по фестивальным площадкам не первый год, как и грандиозный спектакль театра «Пластилиновый дождь» «Язык сна и соли» по «Хазарскому словарю» Милорада Павича.

«Елагин парк» растет и развивается, приглашает артистов самых разных направлений, в том числе музыкантов, бейс-джамперов и даже фокусников. Остается смотреть, наблюдать и ждать следующих двух дней в конце июля, когда уличным артистам ни дождь, ни солнце не помешают наполнить своей неувядающей радостью огромный парк.