Феcтиваль уличных театров «Легкие крылья» в Альметьевске проходит в четвертый раз, но уже набрал серьезные обороты. За два дня публика могла увидеть 22 спектакля и 41 показ в исполнении более чем 20 коллективов и артистов, послушать музыкантов, окунуться в стихию игры, поучаствовать в променадах и даже оказаться в шкафу на аудиоспектакле для одного зрителя. Три автора «ПТЖ» рассказывают о том, что происходило в течение двух фестивальных дней, 20 и 21 июля.

«Дюймовочка» Воронежского театра кукол им. В. А. Вольховского — тот нечастый случай, когда государственный театр вовлекается в такую авантюру, как уличное действо. И еще более редкое событие — что риск этот оправдывается. Над спектаклем работала команда авторов из «Странствующих кукол господина Пэжо», и, конечно, стиль режиссера Анны Шишкиной узнается сразу. Интересно, как с ее фирменными приемами справляются кукольники — присущая им синтетичность роднит их с уличными артистами.

Театр провожает на пенсию заслуженную артистку Серафиму Спепицкую. Директор заваливает ее цветами и числами: 54 года в театре, 88 главных и 155 ролей второго плана. Но поздравления проносятся так же стремительно, как и сама жизнь. Спепицкая, хрупкая, в коричневом платье и кружевном воротничке, словно школьница, остается на площади одна. Играющая ее Татьяна Ечеина — не только по роли, но и в жизни заслуженная артистка и 50 лет служит в Воронежском театре кукол. Выбор ее на заглавную роль — совершенное попадание. Вообще рамка здесь — точная находка по форме и смыслам. «А мы в архив-то не пойдем, рановато!» — звонко отрицает Спепицкая списание в утиль и себя, и декораций. И веришь чистоте этого голоса, слыша, что еще вчера она играла Дюймовочку.

Грустную реальность спасает сказка. С ее началом слова уходят, начинаются звуки — одна из фишек «Пэжо». За тотальное озвучание героев и их действий отвечает Григорий Вахрушев, справляясь ловко и изобретательно. На арену выплывает Дюймовочка — важно, что за пышностью костюма-цветка, за маской невинности скрыта та же актриса: воздушная, невесомая Ечеина. На пути она встретит огромного Жаба, реактивных Жуков, хапущую бабку-Мышь. Все они тащат ее к себе, влекут своей мелодией — но это не ее музыка. Одной больно и страшно, но и с этими кадрами не жизнь. Ласточка не унесет героиню в эльфийские края, ведь ее волшебная страна — театр. Таков хеппи-энд этой сказки: мы остаемся, можно творить дальше.

О преодолении условностей и внутреннем свете и другой спектакль фестиваля — «Светлая история, или Большой Бездомный бог» театра Vokrug. В этой созерцательной притче режиссера Лейсан Назмутдиновой и художника Ольги Петровской есть минимум два трюка, цепляющих бесповоротно — огромная пятиметровая кукла Сержа и история его прототипа, петербургского бездомного Сергея.

В созерцательной работе о поиске и достижении света есть несколько героев, к свету стремящихся и передающих его друг другу. Этот путь непрост: мотылек опаляет огромные, во всю сцену крылья у фонаря, что недостижимо висел под самым небом, пока тот еще ползал гусеницей. А после вовсе исчезает в пасти большой механической рыбы, плывущей по сцене. В спектакле о свете особенно важна работа художника по свету — Стас Свистунович выписал драматургию мерцающего холода и заполняющего тепла, а рассекающая тьму парка большая белая рыба выглядит особенно эффектно.

Как и появляющаяся следом внушительная кукла то ли ангела, то ли бездомного. Ведущих его актеров не видно, он будто живет сам по себе — сидит лохматый, сутулый, хрипит и разминает ноги. Человекоподобие куклы впечатляет: великан огромными ручищами чешет нос или поправляет челку, зеленые глаза спокойно смотрят будто на каждого из зрителей. В груди его театром теней зажигается лампа, вокруг нее продолжает кружить мотылек — смерть не означает забвение. Над утонувшей в темноте поляной медленно поднимается огромный, наполненный лучистым светом человек. Великан касается фонаря, не обжигаясь и не сгорая.

В финале спектакля звучит запись разговора с петербургским бездомным Сергеем, вдохновившим авторов на создание спектакля. Актеры рассаживаются вокруг куклы напитаться светом беседы. На вопросе о доме он признается, что главное — не размер жилища или количество квадратных метров, что дом — это объем воздуха, который помогает жить. А главное в нем — печка, от которой тепло и светло. Он и сам стал этой печкой, что дарит свет всем вокруг.

Клоун Авабука Павла Алехина — тот нечастый пример клоунады, когда от зрителя не требуют ни смеха, ни слез, не провоцируют его на совместные вздохи «вау» и внезапные аплодисменты. При этом публика с замиранием следит за свободным передвижением Авабуки по площади, расплывшись в улыбке, будто встретила старого знакомого, по которому истосковалась. Сюртук Полунина, шляпа Адасинского, оголенное сердце — собственность артиста. У своих мастеров Алехин взял нежность и технику, а в бочку собственной искренности добавил ложку сарказма.

Его клоунада и импровизационная — где вышедшая на площадь лающая собака становится напарником и провоцирует на целый этюд, куда вовлекаются все зрители. И в не меньшей степени отработанная трюково — как реприза с шестом, что сначала отправляется удочкой в толпу, а после проворно водружается на нос. У Авабуки нет желания понравиться, и не понравиться — тоже нет. Такой парадокс органичности: он лиричен без приторности, а теплые ламповые приемы с конфетти, зонтиком и чемоданом в его исполнении не выглядят штампами.

Слегка нелепый, он что-то приговаривает себе под нос, а трюки будто выполняет играючи и невзначай — легко и беззаботно. Вообще легкость, кажущаяся со стороны зрителя, подкупает. И еще — ежесекундная внутренняя наполненность. Может, поэтому публика так просто подхватывает его игру с аплодисментами, включенно хлопая клоуну в такт.

«Затерянный караван» московского авторского театра «Эскизы в пространстве» буквально меняет состав воздуха в парке. И дело не в дымовых шашках, что окутывают участников розово-голубыми облаками, — променад уводит зрителей в медовые дюны пустыни прямо на центральной поляне.

Набитая скарбом повозка парит благовониями, звенит колокольчиками. Погонщики в расшитых бусинами и бисером балаклавах тянут верблюдов, что везут прекрасных принцесс. Животные неторопливы и своенравны — застревают в кустах и траве, невозмутимо качая головами. Караван идет неспешно, меняя локации во время остановок. Спектакль выдергивает из привычного существования, из фестивальной спешки, где все бегом, где весело и беззаботно, — здесь, на отдельно взятой поляне, другой ритм, замедленный и тягучий. Променад так же медитативен, как суфийское кружение, в которое бросаются перед смертью погонщики.

Спектакль-обряд сопровождает атмосферная музыка, куда вплетаются живая перкуссия, ботала и рог. Этот мир зачаровывает, вызывая ужас и восхищение. Он полон ярких красок и животных невиданной красы: павлинов, пегасов и кобр, что величественно ступают среди публики. Что они: бред погибающего от жажды капитана каравана? Или тайны, что таит в себе пустыня? В какой-то момент этот чудный бестиарий окружает зрителей, и ты сам кружишься, словно на карусели, где с одной стороны огромный хвост птицы, а с другой — крылья белой лошади. Среди высоких берез в средней полосе России вся эта восточная экзотика выглядит абсурдно и потому особенно удивительно.

GIOVANI E VECCHI

Последнее, что я услышала в первый день фестиваля, было «ciao». Им заканчивается, наверное, самый многословный спектакль фестиваля — «24 минуты». Ровно столько времени зритель в одиночестве слушает фрагменты текстов Тонино Гуэрры в исполнении артиста Никиты Мальцева. Слушает в наушниках, сидя в платяном шкафу, деля его со старым пиджаком и разной величины ящичками. Снаружи шкаф выглядит совершенно невзрачным, а вот внутри сквозь флюидные образы гуэрровской поэтичной прозы мерцает большой прекрасный мир. Пояснительные записочки к объектам сделаны в форме любимых сценаристом бабочек (спектакль и начинается с образа бабочки-однодневки), и затея «Эскизов в пространстве» напоминает эту двойственность крылатой расцветки — до головокружения яркой в полете и неприметной в задумчивости.

В отличие от большинства аудиоспектаклей, в «24 минутах» нет навигации — никто не говорит зрителю, когда и что делать: можно не делать ничего и погрузиться в текст, можно, как в детстве, открывать спрятанные секретики. В темноте шкафа (запахи видавшей виды древесины тоже воздействуют вполне себе суггестивно) текст течет прихотливо — в памяти остается лишь образ девочки с ведром воды, в котором отражается луна. В это время можно с фонариком рассматривать устланное мхом крохотное кладбище за одной дверцей и театр сгоревших спичек — за другой; писать пожелания на пергаментной бумаге и держать в руках камешки; искать пуговицу и вглядываться в старые черно-белые фотографии. Это лишенное нарратива авторское высказывание предлагает нам укрытие из воспоминаний, фантазии, нежности, и его невысказанный, но очень явный месседж «carpe diem», пожалуй, единственный лозунг, с которым сегодня хочется солидаризироваться.

Парадоксальным образом, собравший огромную аудиторию спектакль «Diversamente giovani» итальянской компании «C’e Chi C’ha Teatro» стал рифмой к спектаклю для одного зрителя. Не потому, что на арене — итальянские клоуны, а в шкафу — голос их соплеменника. А потому что гэги и трюки здесь нанизываются на идею ценности жизни и все той же амбивалентности внешнего и внутреннего. Взбалмошный старик с длинными седыми космами, выкатывающий на площадку ходунки, а по дороге подкатывающий к симпатичным зрительницам (у стариков такое комбо не редкость), и его полубезумная подруга в седом парике с буклями говорят в микрофон о том, что пятьдесят лет играют этот «шпектакль» и снова хотят. Будут гэги на тему ревматизма — тряпку невозможно поднять с пола, не сделав множества кульбитов, ноги-то уже не гнутся, — и преображающий укол чудо-капельницы, но вообще-то и без нее энергия выпрастывается из этих утративших (отменивших?) понятие возраста людей не менее явно, чем панталоны цвета фуксии из-под юбки «старушки».

Нужно сказать, что актеры не очень прилежно играют почтенный возраст: ревматизм и паралич то есть, то нет, и главный трюк этого спектакля связан не с перевертышем старость/молодость. А с той в целом беззаботной интонацией, органикой, отсутствием напряжения, с которыми актеры играют в стариков (именно так — как играли бы в дедушку и бабушку дети), а потом — так же на минималках, как и роли, — всю цирковую программу: от жонгляжа клизмами до фокусов и — отличный финал — акробатики на воздушных полотнах, сольной и парной. А вот сколько им лет? Да неважно — нет ни молодости, ни старости. Есть dolce vita.

В ряде увиденных мною на фестивале спектаклей как будто не хватало какой-то большой задачи — не обязательно той, которую можно артикулировать словами, но без которой неясно, зачем вообще овладевать ресурсом зрительского внимания. (В скобках замечу, что за четыре года альметьевские зрители явно привыкли к фестивалю и ждут его.) Это качество может создавать драматургия спектакля, а может — актерская харизма: особенно сегодня где, как не на уличном спектакле, ждать лихой отвязности и свободы. Поэтому когда обаятельные артисты театра «Волшебная шляпа» в номерной структуре под названием «Театр в кармане» последовательно демонстрируют череду по-своему очаровательных крошечных этюдов, этого оказывается недостаточно. Домик, буквально на наших глазах сложенный из ничего, и волшебным образом появившаяся там собачка; охотник-поросенок и гусь, который вдруг снес яйцо на голове кукловода; сепаратно действующий в шляпе заяц — все это милые аттракционы, но их потенциал довольно быстро оказывается исчерпанным, в то время как номер длится, а музыка гремит. Пригодились бы либо выстроенная драматургия, либо актерская энергия — некий актерский сверхсюжет, раздвигающий рамки кукловождения.

Есть сложности с драматургией и в любопытном спектакле «Карусель» петербургских «Театральных аферистов» (одна из порослей «Лицедеев»). Эпизоды нанизываются на вращение мистической карусели, у которой есть несколько клоунов-обитателей. Спектакль длится целый час, и высидеть первую половину с довольно избитыми и суетливыми репризами непросто, но те, кто это сделал, оказываются вознаграждены второй — чередой замечательных сюрреалистических этюдов с предметами. И вот прежде бессмысленно кружащаяся карусель — уже то ли таинственный поезд Джармуша, то ли сновидческий иллюзион Стеллинга. Две части плюшевого медведя живут сами по себе, бесноватая девочка в школьном платье обретает пять (или больше?) двойников, балерина манит из-за занавеса ножкой, а оказывается существом с пятью ногами, но без головы. Спектакль внезапно становится проводником в параллельную вселенную-симулякр, мерцающую странным магическим светом, и зацикленное кружение карусели с дискошаром — точно найденный образ.

Потенциал кипучей витальности продемонстрировала клоунесса Скрипа — Ольга Скрипачева, которую после сольного выступления можно было увидеть и в качестве перкуссионистки непревзойденных «Высоких братьев» («это директор, она уволила нашего барабанщика»). Смело сочетая желтый и красный, обтягивающее и каблуки, ультраженственность и меганапор, этюды на ПФД и эксцентрику, Скрипа заставляет вспомнить Анну Орлову из «Лицедеев». Но та была частью маскулинного коллектива, а Скрипа — сама себе и героиня, и герой (недаром в какой-то момент ассистентка заставляет трепетать у нее за спиной «плащ супергероя») — и упаковку колготок у зрительницы найдет, и с мужчиной из зала проведет манипуляции, и оркестр из резиновых игрушек заставит зазвучать. Хочется «вторую серию» Скрипы, но уже не на игле мужского внимания (или с большей иронией по отношению к ней), а с инъекцией комиксов Лив Стрёмквист, например.

То, как в уличном искусстве работает искусное совмещение актерского драйва и визуальной внятности, продемонстрировал променад «Горожане» Театра-улицы «Ларамбла». Похожие на детские рисунки плоские лица-маски, яркие коконы-тела и ходули — шесть остроумно придуманных «горожан» изящно и молчаливо двигаются вдоль Каскада прудов. Седьмой горожанин — это злобный старикан в сером костюме и с посеребренным носом, который он явно держит по ветру: его речь кажется квинтэссенцией доносов и комментариев «бдительных граждан». Старикан громко возмущается тем, что театром испорчен парк, что спектакль сделан не про детей и в пруду больше невозможно купаться. Но именно он стремительно тащит нагроможденные друг на друга клетчатые «челночные» сумки, из которых орет саундтрек спектакля. Буквально порхающие над головами зрителей, прекрасные в своем молчаливом озорстве невесомые фигуры и бодрый старикан — хулитель и провокатор, за которым зрители несутся вперед стремительным вихрем. Внезапно в этом потоке ощущаешь звенящую радость от возможности наконец-то смеяться вместе с кем-то и над тем, что мы уже привыкли бояться, — а ведь это всего лишь раблезианский ябедник, «старый год, старая зима, старый король, ставший шутом», по выражению Михаила Бахтина.

Казанский клоун Руслан Риманас привез на фестиваль в Альметьевск свой новый спектакль «Клоун и Ку. Необыкновенное представление» и двинулся на этот раз в сторону очень близкого клоунаде искусства театра кукол. «Клоун и Ку» — спектакль-концерт бродячей труппы, в которой нашлось место забавному гуттаперчевому цирковому гимнасту Дидье, лохматой и дружелюбной собаке Филли, готовой перенюхаться со всеми двуногими и четвероногими зрителями, балеринке Бетси, виолончелисту Пьеро и даже грандиозной Бабулите, венчающей этот парад самодеятельных артистов. Спектакль смотрится компиляцией отдельных номеров, как и положено концерту. При этом Руслан Риманас находится со своей труппой не в драматических отношениях а ля Карабас-Барабас. Он скорее их бережный адепт и самый преданный зритель. Куклы — а у Риманаса есть и перчаточные, и тростевые, и поясные куклы, и даже марионетки, — требуют не только быстрого переключения, но и хорошего владения разными техниками ведения, и в этом молодому артисту есть куда расти.

При этом персонаж Риманаса практически не проявлен в этом спектакле — он уступает место своим куклам. Невозможно определить, кто этот человек в широком песчаного цвета балахоне: его образ коррелирует с клоунской традицией разве что именно подчеркнуто клоунским гримом. В этом спектакле Руслан Риманас не столько комический персонаж, сколько забавный ведущий-конферансье. Пластичный и обаятельный артист много взаимодействует с публикой и подкупает своего зрителя с первых минут. Его Клоун — существо деликатное, и оказываясь на сценической площадке, он искренне готов начать выступать, но вот реквизит далеко, за спинами зрителей. Клоун раздвигает зрителей, и пока они, чуть толкаясь и улыбаясь, расступаются, давая путь тележке с бродячими артистами, симпатии зрителя уже завоеваны — они уже становятся участниками действия и в дальнейшем включаются в него охотно и легко.

Клоунский спектакль Театра в гриме «De Bufo» из Уфы под названием «Цирк уехал» буквально восходит к расхожей фразе: клоуны остались. Причем остались, видимо, прямо на перроне — с чемоданами, попытками угнаться за проезжающими поездами, поиском билетов и тщетными попытками двинуться с места. Внешний вид трех молодых артистов восходит скорее к традиции черно-белого кино и персонажам театра абсурда а ля Лаки и Поццо. Черные жилетки на голое тело, черные мятые котелки, шорты и кеды — эти три парня явно вынырнули из совсем молодого поколения тех, что ощущают себя клоунами, несмотря ни на что. Их спектакль — череда ассоциативной бессюжетной клоунады, в которой есть разве что некоторые отсылки к реальности — вроде этого самого желания успеть на мчащийся мимо поезд. И еще эти трое с первых до последних минут стремятся подраться, но все никак — то поезд где-то уже рядом, то кто-то в обморок падает по-настоящему, а кто-то притворяется, то вдруг надо песню запевать, то жонглировать. 45-минутный спектакль строится на череде гэгов, исполненных в хорошем темпе с молодой энергией, которая и удерживает зрителя. Артистам удается захватить внимание публики при полной абсурдности всего, что они вытворяют на сценической площадке.

«Чикез ля Фрикез» самарского театра «Пластилиновый дождь» легко упаковать в автобус и показать где угодно. В отличие от грандиозных многофигурных постановок вроде «Ловцов снов» или «Хазарского словаря», это вполне конвенциональный уличный спектакль, рассчитанный на небольшой круг зрителей и прямой контакт с публикой. Его безусловный плюс в том, что виден он отовсюду: пять девушек в ярких красно-белых фантазийных костюмах, напоминающих изыски современных дизайнеров на показах мод, работают на ходулях и оказываются сильно выше своего зрителя. В этих ходулях — и комический эффект, и трюковая составляющая: девушки владеют ими филигранно и способны удивить даже гранд батманом. Игра масштабами напрямую работает на смыслы спектакля.

«Чикез ля Фрикез» — история женского коллектива, в котором всегда есть кого выдать замуж, кому позавидовать черной завистью, и в котором никогда не утихает соперничество за мужчин. Поиск своей половинки в зрительской толпе выглядит и смешно, и трогательно: девушки словно сознательно выбирают и вытаскивают в свое сценическое пространство самых высоких юношей и мужчин, но и они — все не то! Потому что ниже ростом, потому что не обняться с ними, как ни нагибайся. Легкий, остроумный спектакль обращается к узнаваемым ситуациям — капризные красавицы то разругиваются в пух и прах, то бросаются всей своей красной стайкой селфиться при поддержке зрителей. Но мысль о замужестве неотступна — в финале таки звучит марш Мендельсона, и все пятеро, растянув одну на всех большую белую фату, словно паланкин, явно намерены не остаться в девках.

Хозяин и организатор, альметьевский театр «Легкие крылья», показал на фестивале два спектакля — «Немое кино» и «Этно», и каждый из них несет отчетливые признаки режиссерских решений, которые уже имеют место быть в палитре уличного театра в России. «Немое кино», созданное при участии команды «Высокие братья & Tall Brothers», опирается на традиции клоунады и почти полностью посвящен одной — легендарной и классической — репризе «Кино», которая никогда не исчезает из клоунского репертуара. Спектакль тоже восходит к эстетике и традициям черно-белого немого кино в пластике, костюмах и гриме артистов и при всех «репризных» атрибутах драматургически выстроен.

Долгая череда подготовки со всеми возможными неувязками — вроде проспавших артистов, назойливых мух, увлекающихся перкуссией (со зрителями) и пищиками артистов, танцем — аллюзией на Джина Келли из «Поющих под дождем», милой перепалкой под легендарный регтайм Винфрида Атвела — заканчивается постановкой классической миниатюры с участием зрителей. Страсти любовного треугольника имеют кровавую развязку: пара влюбленных застрелена, ревнивец пускает себе пулю в лоб, режиссер стреляется от изнеможения. И все это с обязательными повторами, разъяснениями и смехом зрителей.

«Этно» — совсем другого разряда спектакль, давняя и яркая визитная карточка «Легких крыльев». Он опирается на визуальные и содержательные референсы татарского фольклора, эффектнейшим образом идет в сгущающейся темноте и близок эстетике «Странствующих кукол господина Пэжо» и режиссера Анны Шишкиной. Антропоморфный образ Шурале, спасающего двух влюбленных от злых сил, как нельзя лучше ложится на систему масок, причудливое голосоведение, магию ритуала и мира духов, на игровую природу уличного театра.

В следующем году фестивалю в Альметьевске пять лет, и юбилейный год уже сейчас намерены отпраздновать с неменьшим размахом: несмотря на то что показы вписаны в большую программу большого фестиваля «Каракуз», именно уличные театры — в центре внимания городской публики, а Каскад прудов, где идет фестиваль, буквально переполнен зрителями, готовыми с обеда и до позднего вечера переходить от площадки к площадке.